Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Дэвид Мэдсен

– Нет…

– Да! Понимаешь ли, я ведь уже долго знаю Андреа де Коллини. Когда я услышал, что измученное создание в глубине ночи кричит его имя – хотя, кто знает, где день, а где ночь, там, где вечная ночь? – тогда я понял. Я понял, кто она, а поняв, кто она, не мог не понять, что держать ее в заключении могут по единственной причине.

Вдруг совершенно неожиданно, так быстро, что я испугался, Череп развернулся на месте, вскинул обе руки высоко вверх и ударил по плечам Андреа де Коллини. Он приблизил свое уродливое лицо к уху магистра и зашипел:

– Это ведь для тебя вполне обычно, магистр? Что твоих друзей и членов семьи забирает Святая Инквизиция?!

– Ты что, не видишь, что я и так страдаю…

– Страдаешь? Ты? Ты даже не знаешь, что значит это слово! Разве тебе сожгли все лицо до кости? Разве тебя каждый день выставляли напоказ толпе, которая ржала и оплевывала тебя? Разве ты гнил в вонючих подземельях Сан-Анджело? Нет! Нет, нет и нет! С тобой этого никогда не происходило. Все это происходило со мной, со мной и с твоей драгоценной дочерью!

Сейчас магистр уже безудержно рыдал.

– Прекрати! – закричал я, отнимая руки Дона Джузеппе с плеч Андреа де Коллини. – Откуда вы друг друга знаете? Что ты хочешь сказать этим обвинением?

Дон Джузеппе посмотрел на меня диким взглядом. Челюсть его отвисла, на губах была слюна, и я действительно увидел, как на полусожженном лице просвечивает кость.

– Когда-то я был учеником магистра, – сказал он дрожащим голосом. – Да! Я сидел у его ног и впитывал его великое и прекрасное гностическое учение! Я был настолько уверен, что Андреа де Коллини обладает истиной, истиной, которая может облегчить боль в мире и впитать в себя слезы мира, как губка воду, что я даже объявил это в своей церкви. Каким же легковерным я был! Меня арестовали почти сразу и приговорили к сожжению. Но, как ты знаешь, божественное провидение избавило меня от такой смерти (здесь он притронулся к остатку своего подбородка) – за определенную плату, естественно. Да, ведь за все надо платить, магистр Андреа, ведь правда?

Андреа де Коллини поднял голову. Я заметил, что обе ладони с тыльной стороны были мокры от слез.

– Это вина не истины, если тебя наказывают за то, что ты ее объявляешь, – сказал он тихо. – Это вина неведения.

– А мне ты помочь не мог? Ты позволил, чтобы они меня схватили и чуть было не сожгли.

– Что я мог сделать, Джузеппе? Я был бессилен…

– Хотя бы мог попытаться, ублюдок!

Магистр медленно помотал головой. Затем замер.

– Я слышал, что вы говорили о каком-то поручении, о контракте, – сказал я, потрясенный этими откровениями и борясь с глубоким отчаянием, которое накатывало на меня, – с отчаянием, безнадежностью и гневом из-за того, что Дон Джузеппе, Череп – эта тварь – видел мою любимую Лауру своими глазами, а мне не дано было увидеть ее красоты, Лауру, сделавшуюся такой прекрасной от страдания.

– Значит, ты уже, наверное, знаешь, дружок.

– Нет, Дон Джузеппе, я ничего не знаю. Что это за поручение, которое вы, по всей видимости, выполнили?

Череп вздохнул.

– Есть, конечно, способы выбраться из той ужасной крепости, – сказал он, – но их мало. Много лет назад, когда я впервые попал туда, я открыл один из этих способов для себя, но воспользоваться им тогда уже не успел. Тюрьма с тех пор не изменилась, поверь мне, разве что стала еще более сырой и грязной. И, как видишь, сейчас мои ценные знания пригодились.

– И?

– Я пришел сюда. Андреа де Коллини дал мне денег, велел вернуться в Сан-Анджело и передать деньги кое-кому, кто использует их для пользы Лауры. Заплатить за улучшение условий содержания: за свежую пищу, чистую воду. Я не могу сказать, что я вернулся в Сан-Анджело, так как сам я туда снова не пошел – я не настолько доверяю своей удаче, – но тот, кого я послал вместо себя, очень надежен, уверяю вас! Она получит все, что только можно купить на деньги.

– Значит, поручение все-таки выполнено?

– В некотором роде, да. Но с другой стороны, нет. Я поклялся Лауре де Коллини, что вытащу ее из Сан-Анджело…

– Ты разговаривал с ней самой?! – воскликнул я.

– Нет, мои слова передал ей другой человек. Сам я ее тоже видел… дважды… когда ее вели на… на… допрос.

– О, Боже!

– А теперь он не позволяет мне сдержать слово. Он дал мне еще денег… дал денег, чтобы я забыл о клятве, которую ей дал…

Андреа де Коллини неожиданно поднялся. Щеки его раскраснелись, взгляд был неподвижен и полон решимости.

– Не тебе решать судьбу моей дочери, – сказал он очень властно, сейчас он был совершенно спокоен и владел собой.

– Но, магистр! – воскликнул я.

– Нет, Пеппе. Нет. Если что-то можно сделать, я сделаю. Но, похоже, сделать ничего нельзя, совсем ничего. Нужно помнить, что существуют многие другие – все члены нашего братства, – чья безопасность зависит от нашей осмотрительности. Я никогда не позволю поставить эту безопасность под угрозу!

– А она пусть страдает? Уже столько лет?

– Я не хочу, чтобы она страдала. Но я также не хочу подвергать опасности многие жизни ради одной.

– Даже ради жизни своей собственной дочери?

– Я сделаю все возможное, поверь.

Я метнулся к стене и начал колотить по ней кулаками в бессильной ярости. Я услышал, как магистр тихо сказал:

– Далее твое пребывание в моем доме бессмысленно, Дон Джузеппе. Прошу, уходи.

И священник, который совращал кающихся женщин в темноте исповедальни, человек, публично проповедовавший учение, которое считал непогрешимой истиной, тварь с обгоревшим лицом, которую мы, уроды, звали Череп, молча вышел из кабинета.

Потом, расхаживая по библиотеке, заламывая руки от мучительной нерешительности и смятения, магистр сказал мне:

– Не могу понять, почему ее поместили именно туда. Почему, во имя Господа?

– Вероятно, из-за вашего статуса, – предположил я.

– Но это не имеет смысла, Пеппе: я еретик. У меня нет никакого статуса, нет ни прав, ни имущества, ничего нет.

– Но официально вы не еретик… еще не еретик, во всяком случае. Вы же сами сказали, что вендетта, которую ведет против вас Томазо делла Кроче, имеет личный характер. Может быть, он и не заводил никаких записей по вашему делу. Может, он приберегает вас для себя? Все, что нужно задокументировать, можно задокументировать в самом конце, когда вы будете связаны, а он будет злорадствовать и наслаждаться своей победой. А пока – все это только между вами. Он наверняка дождется момента, когда у вас не будет возможности вывернуться. Только тогда он сообщит Инквизиции и призовет писарей и прочую мелочь. Ведь никто в Риме не знает о том, что происходит между вами и делла Кроче, – разве не очевидно? Вы свободно передвигаетесь, дом ваш открыт, к вам все еще приходят друзья.