Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

треск мотоцикла, это только Ларик мог так приехать к нему. Тот и правда подкатил, выключив на последних метрах движок, подъехал бесшумно, чтобы не пугать корову, пришедшую с пастбища. В этом году Степка уже отработал свои пастушьи смены, теперь мать только встречала и провожала коров, давая сыну выспаться.

— Привет, Степ, — Ларик сегодня был веселее, чем обычно. Что у него случилось, Степка не знал, но друг не так давно приехал сам на себя не похожий. Смурной, молчаливый, замкнутый. Степка не понимал, как можно рядом с Настюшкой быть таким набыченным. Из девчонки просто искры сыпались веселые. Она не ходила — она летала по улице, казалось, она себя сдерживает, чтобы не затанцевать, когда идёт. Ну и что ж, что маленькая? Поржать-то, повеселиться с ней — ой, как можно! А этот, как бирюк, тоска в глазах.

— Привет Подсвечник. Ты чо такой?

— Какой такой?

— Надулся, как мышь на крупу.

— Да ничо я не надулся. Ты на танцы сегодня пойдёшь? Суббота.

— Пойду, конечно. Х*ли не пойти, девок не помять? Пойду. Щас помоюсь слегонца и пошли. Подождёшь? Мы уж сметали, пацаны сами жерди поставят, я чо-то седня устряпался, — Степка деловито оборвал висящие неаккуратно клочки сена и поднёс корове, которая мягкими мокрыми губами, шумно нюхая и фыркая, несмело взяла свежее сенцо из его рук.

— Подожди, в бане окачусь немного и приду, высохну по дороге уж.

— Давай, — Ларик сел на мотоцикл боком. Он был в своих неотразимых, застрявших чуть ниже бёдер, оранжевых штанах, благодаря которым в городе у него за спиной многие крутили пальцем у виска, и в любимой малиновой рубашке с расстегнутым до волос на груди воротом. Но здесь он мог и за законодателя моды слыть. Деревня.

Ларик злорадно представил, как его там обступят со всех сторон, будут просить прокатить. Ну, вот он их и покатает. Там — цветник на выбор. От бывших старшеклассниц и до бывших когда-то замужем молодок. Даже и детные одиночки среди них были. Им к старухам на крылечко скучно ещё присоседиваться. На танцах-то веселее. Женихов тут не больно найдёшь, а время весело провести — запросто!

Все друг друга тут давным-давно знали. На Ларика многие из девчонок засматривались, когда он ещё парнишкой тут бегал, поповский внук. Он выделялся из рядов пацанов прежде всего длинными, как у всех артистов, почти до плеч густыми русыми волосами. Его тонкий, и даже хищный, горбатый нос, широкий лоб со свисавшей длинной чёлкой, которую он то и дело резко откидывал назад, и острые серые глаза, насмешливо, а часто и недоступно-жёстко, смотревшие прямо в девчачью душу из-под «чайкой в полёте» раскинутых бровей, снились многим влюбчивым девчонкам по ночам. Волосы уже слегка снова отросли, правда до прежней красоты далеко было, но и так он своим видом сжимал девчачьи сердечки до хруста.

— Сейчас ему только усов и бородки недоставало — и был бы вылитый гранд испанский какой-то, только поносастее, — шутил Николай.

На танцах было много народу, бестолково и душно. Пытались открыть забитые аршинными гвоздями окна, но не тут-то было. Сердитая тетя Паша, убиравшая в клубе и в администрации, свирепо отогнала желающих открыть окна: «Неча тут командовать! Вон форточка открыта и хватит, кому мало — валите на улицу!»

Ну и повалили все, в конце концов. Вынырнули в слегка охлажденный вечерний воздух.

Ларик начал катать всех девчонок по очереди — один круг вокруг клуба и административного корпуса. Это здание стояло на главной площади посёлка, или точнее — широкой улице, и конечно, она называлась «ул. Ленина». На обоих корпусах висели транспаранты с призывами: «Крепить дружбой семью советских народов», «Ежегодно повышать надои молока», — это красовалось на фасаде администрации. И «Слава советской молодежи», — это висело над входом в клуб, куда, впрочем, не только молодежь ходила.

Почему совхоз назывался «Пыталовский» точно никто не знал и не помнил. Если кто-то кого-то здесь и пытал, то это давно бурьяном и крапивой заросло. Знали только, что через их село Берлуши, когда-то пролегала линия сопротивления уральского казачества красноармейским отрядам. И те и другие насмерть стояли.

На Урале решалась тогда судьба России. И с этой стороны к городу ни один красноармеец пробиться не смог. Пробились с другой стороны по железной дороге, как и белочехи в своё время.

Много лет, вспахивая огороды, выбирали селяне пустые патронные гильзы и даже целые гильзы иной раз попадались, с острой смертельной головкой, на чьё-то счастье они остались в земле и кого-то не убили.

А потом на землях «Пыталовского», — может отсюда и название пошло? — разместили один из лагерей ЧелябЛАГа. В наследство от него осталось здание администрации лагеря, и в нём разместилось со временем правление совхоза и совмещенное с ним здание клуба. В нём и сейчас был клуб, только без прежней помпезности и, за вечным неимением средств, довольно обшарпанный.

Ларик не просто девушек катал, он среди них самую подходящую для своего мщения выискивал. И тут морочиться долго не пришлось, самые смелые руки обняли его гораздо ниже линии ремня.

На том и порешили.

И очередная девчонка желающая покататься с Лариком, «Подсвечником» по местному прозвищу, так и не дождалась веселого тарахтенья мотоцикла. Он увез счастливую избранницу далеко за деревню, в берёзовый лесок. С непривычки дело не сразу наладилось, и комары не дали паре насладиться вполне ни красотами окрестностей, ни друг другом. Комары, отчаянно звеня, пикировали на полуголый зад Ларика и на всё, что им было доступно в покладистой молодке.

К слову, мазей от комаров в этой полосе России тогда ещё не существовало в принципе. От лица комаров отгоняли сломленными веточками полыни. А когда в лес ходили, то глухо застегивались на все пуговицы и платки повязывали «по-крестьянски» не от веяний моды, а по зову души, страдающей от укусов.

— Ой, милая ты моя, и сколько же этого комарья-то терпим, да паутов! Наварим корни лопуха и пырея, острые да белые, чтобы себя при нужде отваром мазать, да коровку от оводов и мух жигалок. Спасу же нет! Ладно мужики приспособились от червей потом избавляться. Они их горлышком молочной бутылки приспособились выбивать. Наставят на шишак под кожей бурёнушки, и по дну ладонью со всей силы — бац! Только вздрогнет бедная бурёнка, а черви уж в бутылке по стенкам сползают. Ох и гадость тошнотворная. Но куда деваться? Ларик это умеет делать, спасает нашу Бурёнушку. Да, деревня — это тебе не молоко в бутылках, не мёд в бочках