Правда об Иване Грозном - Наталья Пронина

«Первым пал Сильвестр: надоел он царю…» – лукаво пишет между тем г-н Радзинский. Пишет, невзирая на прямые указания историков о том, что знаменитый иерей покинул Кремль значительно позже Алексея Адашева и абсолютно по собственной инициативе. Реальность была такова: «протопоп Сильвестр пустил в ход все свое влияние, стремясь предотвратить отставку Адашева. Но его хлопоты кончились неудачей. Сознавая безвыходность положения, Сильвестр объявил царю о том, что намерен уйти на покой в монастырь» – Кирилло-Белозерский. И ушел, свободно отпущенный царем. Причем в Москве остался служить родной сын Сильвестра, совершенно ни кем не тронутый. Ибо, как говорит в одном из своих Посланий сам Иван, он желал, чтобы его с бывшим помощником и, к тому же, лицом духовного сана, рассудили не в этом, но «в будущем веке» .

Вот так в действительности была «зверски разгромлена» столь любезная сердцу нашего повествователя «Избранная Рада мудрецов». И эта мнимая расправа напрочь заслонила для него (а вернее, для читателя) суть реально произошедшей трагедии…

Ведь основная цель тонко задуманной Адашевым (или, по крайней мере, лишь осуществленной им) диверсии в пользу Ливонии оказалась все-таки достигнутой: драгоценное время, а значит, и возможность быстрой и окончательной победы в Прибалтике было потеряно. За лето 1559 г. обстановка там резко осложнилась. Предоставленную русскими передышку Ливония самым активным образом использовала для приобретения «союзников в борьбе с Россией, решив опереться на главных исторических противников Русского государства – Польшу и Литву. Уже 31 августа 1559 г. магистр Ливонского ордена Готхард Кеттелер и король Польши и Литвы Сигизмунд II Август « заключили в Вильне соглашение о вступлении Ливонии под протекторат Польши. Соглашение было дополнено 15 сентября 1559 г. договором о ВОЕННОЙ ПОМОЩИ (защите) Ливонии Польшей и Литвой. Эта дипломатическая акция послужила важным рубежом в ходе и развитии Ливонской войны: война России с Ливонией превратилась в борьбу государств Восточной Европы за ливонское наследство» .

Иными словами, Москва поставлена была перед необходимостью воевать уже не с одним Ливонским орденом, практически ее армиями к тому моменту разгромленным . Во многом благодаря времени, выигранному от «перемирия Адашева», на театре военных действий вместо исчезнувшего орденского государства против Руси выступили теперь сразу три старых сильных противника, в свою очередь поддерживаемые Германской империей и Ватиканом… Во-первых, это была католическая Польша, взявшая под свой контроль важнейшие земли Ливонской конфедерации – Лифляндию и герцогство Курляндское. Во-вторых, Дания, оккупировавшая остров Эзель. И в-третьих, Швеция, захватившая вместе с Ревелем (Таллином) всю Северную Эстонию. России же в результате этого раздела орденских земель, зафиксированного Виленским договором от 28 ноября 1561 г., отходили лишь Дерпт, Нарва и Везенберг с уездом в центральной Эстонии – доля ничтожно малая после всех ее блестящих побед…

Эта катастрофа могла бы надломить, заставить отступить любого… То, что было достигнуто ценой многолетних напряженных усилий и огромных материальных средств, оказалось почти утраченным. Но, всей своей жизнью приученный к жестоким испытаниям и потерям, Иван устоял, хотя только господу богу ведомо, что творилось тогда в его душе… Царь прекрасно представлял, с каким мощным противником отныне придется ему воевать, так же как отлично сознавал неминуемость столкновения с ним, знал еще тогда, когда только начинал Ливонскую кампанию. Но знал он и то, что иначе нельзя. Что иначе – уничтожат Русь. А потому уже в январе 1560 г. Грозный отдал своим войскам приказ снова перейти в наступление. Армия под командованием князей Шуйского, Серебряного и Мстиславского взяла крепость Мариенбург (Алуксне). Весной другая русская армия под началом князя Курбского была брошена на неприступный замок Феллин (Вильянди), служивший ранее главной резиденцией магистров ордена. Замок пал 30 августа. Причем победителям досталась почти вся орденская артиллерия вместе с плененным магистром В. Фюрстенбергом… Эти внушительные победы русских войск вновь активно поддержало местное население. Очевидец тех событий писал: «Угнетенный эст скорее согласен подчиниться русскому, чем немцу» . «По всей Эстонии крестьяне восстали против немецких баронов. (Вновь) возникла возможность быстрого завершения войны. Но Адашев и его товарищи не использовали благоприятной обстановки…»

Да, читатель, как раз в то время, когда наступающие русские армии поддерживало большинство местных жителей (что во время военных действий весьма немаловажно!) и победа была снова близка, когда, по мнению самого Ивана Грозного, «вся Германия» могла быть покорена в течение лета… движение русских армий вновь было остановлено, и вновь по вине Адашева, по сути, сорвавшего удачное завершение операции. Исследователь Р.Г. Скрынников пытается объяснить это тем, что Алексей Федорович будто бы «опасался удара со стороны находившихся под Ригой литовских войск» . Однако факт остается фактом: именно воеводы братья Адашевы отказались исполнить приказ царя идти на захват Ревеля (Таллина) и потерпели неудачу в осаде Вейсенштейша (Пайде) …

Как сказали бы нынче, дело походило на прямой саботаж. Саботаж во время войны. В действующей армии… Этого Иван своему бывшему близкому другу простить уже не мог, не имел права как Верховный главнокомандующий. Осенью 1560 г. Алексей Адашев был полностью отстранен от руководства войсками и назначен всего лишь управляющим в замок Феллин. Однако и оттуда по указанию царя его вскоре перевели в Юрьев (Дерпт) – под начало к местному воеводе Хилкову, где Адашев спустя два месяца умер «естественною смертью, от горячки, лишив будущих историков возможности лишний раз позлословить о «терроре» и «жестокости» царя» . Правда, господин «знаток» исторических загадок и здесь не удержался от зловещей усмешки: «подозрительно скончался в одночасье бывший царский любимец…». Что же, и впрямь нечто страшное таит в себе сия смерть. Далеко ведь не случайно (и факт этот общеизвестен): как только пришла о ней весть, «царь Иван срочно послал в Юрьев одного из ближних дворян, чтобы расследовать обстоятельства смерти Адашева, поскольку явились подозрения, что он покончил жизнь самоубийством» . Для изменника – очень логично. И остается только сожалеть, что Эдвард Радзинский обошел это обстоятельство молчанием. Захватывающе-романтический получился бы эпизод для его повествования! Но и вся история сложилась бы совсем иная…

А Ивана между тем ждал еще один тяжкий удар. Всего за две недели до тридцатилетия своего супруга, 8 августа 1560 г., на четырнадцатом году их совместной жизни скончалась жена государя – Анастасия Романовна. Внимательный читатель помнит, юный Иван IV выбрал ее – дочь «худородного» Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина – сам, вопреки недовольству высшей аристократии. Время показало: сиротским детством наученный остро и глубоко чувствовать людей, государь не ошибся в своем выборе… Пусть тогда они были еще очень молоды и почти ровесники. Обоим сие обстоятельство лишь помогло, вероятно, с первого взгляда узнать, полюбить друг друга так, как любят только в шестнадцать-семнадцать лет – светло и свято, навеки. Эта любовь (память о редчайшей силе которой действительно пережила столетия) словно божие благословение и повела их вместе, воистину соединив в неразрывное целое, дав мудрость понимать и дополнять друг друга – каждый своим. Он воевал, она смиренно раздавала милостыню нищим. Он яростно спорил в Думе, она молилась за него. Он очень часто возвращался вымотанным и злым, но лишь она одна и тогда находила в себе душевные силы прямо, без страха, с неизменным участием смотреть ему в глаза, понимая, принимая его и такого, стремясь унять, утишить его боль. Наконец, после смерти двух маленьких дочерей и трагически-нелепой гибели первого сына – царевича Дмитрия, Она все-таки подарила ему сына-наследника, потом еще одного сына… Сильная женщина? Сильный характер? Да, во многом отступая от привычного образа русских государынь – безвольных, совершенно лишенных собственной индивидуальности «теремных затворниц», нам с вами, читатель, придется признать, что, как некогда и Соломония Сабурова, и Елена Глинская, царица Анастасия Романовна Захарьина была очень сильным человеком, под стать своему великому мужу. Она сознательно была опорой ему с самых первых лет правления – для молодого государя наиболее сложных и ответственных. Смерть такого человека страшна всегда. А ведь для Ивана она совпала с осложнениями в Ливонии, с предательством Адашева… Потому вряд ли преувеличил летописец, зафиксировав: «от великого стенания» за гробом любимой царь почти не мог идти, его вели под руки родной брат Юрий и двоюродный – Владимир Андреевич, в то время как на протяжении всего пути следом за погребальным шествием и впереди, и вокруг в глубокой скорби толпился весь московский люд, пришедший «не для милостыни», но чтобы действительно быть рядом с государем в горький час и разделить с ним боль утраты, так что «от множества народу в улицах едва могли тело ея отнести в монастырь» . Народ всегда был милосерднее к своему царю, нежели высокородная знать…