Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски

Роялл был непреклонен: «Широкого проката в стране не будет, – написал он. – По моему мнению, главная идея фильма противоречит нынешней политике и целям правительства, следовательно, картина не имеет никакой ценности ни для армии, ни для нации в целом».

Многие армейские чины изначально не приветствовали идею суда над нацистскими лидерами, а в свете назревающей холодной войны эта тема и вовсе оказалась под запретом. Теперь американцы видели в Западной Германии союзника – а фильм мог помешать сотрудничеству. Уильям Гордон, директор по связям с общественностью «Юниверсал пикчерс», после просмотра фильма выступил против его показа, сославшись на то, что кадры из лагерей «чересчур тошнотворны – в самом прямом смысле слова».[263]

Факт цензуры не остался незамеченным. Колумнист «Дэйли миррор» Уолтер Уинчелл в колонке «Зал позора» от 6 марта 1949 года издевательски высказался о том, что фильм якобы способен вызвать антинемецкие протесты среди населения США. «Можно ли представить себе больший идиотизм? – ядовито написал он. – Люди, чей долг истреблять нацизм, теперь пытаются уничтожить все доказательства его преступлений – тем самым становясь пособниками нацистских бандитов».[264]

Паре Лоренц, бывший продюсер фильма, прежде чем уволиться из армии, предлагал даже выкупить картину и запустить ее в частный прокат. Конечно же, эта попытка потерпела неудачу. «Вашингтон пост» 19 сентября 1949 года саркастично заметила: «Власти США, похоже, считают своих граждан дураками: мол, мы способны ненавидеть лишь одного противника зараз. Забудьте про нацистов, велят они, бойтесь красных».[265] Уильям Ширер, известный журналист и будущий автор «Взлета и падения Третьего рейха», присутствовал на специальном показе для прессы и назвал действия армейских властей «скандальными».[266]

Однако власти остались глухи ко всем упрекам. «Нюрнберг: Его урок сегодня» так и не выпустили в широкий прокат. Несмотря на разочарование, Стюарт Шульберг по заказу военного правительства и дальше снимал фильмы про денацификацию, а с 1950 по 1952 год в рамках плана Маршалла возглавлял филиал «Моушн пикчерз» в Париже, работая над фильмами, способствующими примирению Франции и Германии.

В 2004 году, через четверть века после смерти Стюарта Шульберга, его дочь Сандра на Берлинском кинофестивале представила ретроспективу картин «плана Маршалла», перед показом которой по распоряжению директора фестиваля Дитера Косслика продемонстрировали немецкую версию фильма «Нюрнберг: Его урок сегодня». Впервые увидевшая фильм Сандра была очень тронута.[267]

Вернувшись в Штаты, она разыскала американскую копию. Оказалось, что весь текст, в том числе выступления в зале суда, дублирован. Это побудило Сандру связаться со звукорежиссером Джошем Валецки и предложить ему амбициозный план: реконструировать звуковую дорожку, чтобы зрители услышали все показания и отрывки речей из Нюрнбергского дворца правосудия в оригинале – на немецком, английском, русском и французском языках. А актера Лива Шрайбера уговорила озвучить закадровый текст. Премьера отреставрированного фильма в американских кинотеатрах прошла осенью 2010 года. В 2014 году состоялся релиз Blu-ray диска.

Наконец-то американцы увидели работу ее отца. «Холодная война» давно закончилась, и препятствий более никто не чинил.

Американцы, участвующие в военных судебных процессах, далеко не первыми заметили, как быстро падает интерес общественности к наказанию нацистов и демонстрации ужасающих последствий их двенадцатилетней власти террора. Вольные «охотники за нацистами», на собственной шкуре испытавшие весь кошмар холокоста, были потрясены, столкнувшись с нарастающим безразличием и даже враждебностью по отношению к своим действиям. Многим приходилось искать себе новое занятие. Начало холодной войны и боевые действия в Корее воочию доказали, что в 1950-е на повестку дня встали совсем иные вопросы, нежели в прошлом десятилетии.

После освобождения из Маутхаузена 5 мая 1945 года Симон Визенталь остался в австрийском городе Линце и сотрудничал с УСС. Руководство предоставило ему все необходимые документы, свидетельствующие о том, что он «оказывает для УСС услуги конфиденциального характера»[269] и может свободно перемещаться по американской зоне оккупации. Когда в конце 1945 года отделение УСС в Линце закрыли, Визенталь начал работать на Корпус контрразведки (CIC). Задача его была прежней – помогать американцам ловить нацистов. Впрочем, чаще всего задержанных почти сразу отпускали.

Визенталь вместе с контрразведчиками проводил задержания и сбор доказательств для судебных процессов.[270] Он начал интенсивно работать с перемещенными лицами – в основном выжившими жертвами холокоста. На раннем этапе следствия эти люди могли дать весьма ценные показания. Всячески помогая им (от медицинской реабилитации до заполнения документов на получение американской визы и, самое главное, поисков выживших родственников), Визенталь создал обширную сеть информаторов. Он рассылал анкеты, чтобы узнать личные истории бывших узников, все, что могло стать зацепкой для дальнейших расследований.

Он настаивал, чтобы лица, претендующие на любые должности в еврейских организациях, ответственных за расселение выживших евреев в американской зоне оккупации, предоставили двух свидетелей, готовых подтвердить, что те не были сотрудниками концлагерей или капо – заключенными, работавшими на администрацию. Визенталь открыто признал, что «нажил этим немало врагов»[271] – впрочем, не в первый и не в последний раз. И хотя многие узники были благодарны ему за помощь, очень быстро Визенталь втянулся в распри между различными группировками беженцев, которые пытались наладить новую жизнь.

В Линце Визенталь подготовил общий реестр выживших на основе списков, которые предоставили ему члены вновь созданного Еврейского комитета, разыскивающие своих близких. И с невероятным потрясением увидел в них имя жены Цили. Он потерял с ней связь после того, как она под видом польской католички уехала в Варшаву. Потом Визенталь узнал, что во время Варшавского восстания 1944 года немцы сожгли из огнеметов здание, где она жила. «В чудеса я не верил, – вспоминал он. – Я знал, что все мои родные погибли. И не смел надеяться, что жена могла выжить».[272]