Жизнь волшебника - Александр Гордеев

минуты оккупированная зимой, будто

присела от такой неожиданности. Воздух свеж, как после дождя. Даже запах размокших

обветренных штакетниковых реек такой же, как летом. Тем более, что снег этот ещё ненадёжен.

Быстрее всего белизна исчезает в траве – теплее, там что ли? Какой-то невероятно чистый, как

будто и в самом деле неземной снег, остаётся лишь на дорогах, которые кажутся сейчас

нарисованными известью.

Всё это вроде бы хорошо и красиво, да только к вечеру снег сыплется снова. Продолжается и в

ночь. А потом – весь следующий день. Новая тихая картина постепенно становится привычной, но

жажда новизны, разбуженная в Романе, уже по инерции требует теперь чего-нибудь ещё. Газеты

свежие полистать, что ли? Факт газет, несмотря на их относительную новизну, интересен сам по

себе. Ведь все предметы и вещи, окружающие тебя здесь, привычны, как собственные руки. А вот

газеты с их специфическим, нездешним, ещё не выветренным ароматом бумаги и типографской

краски – это, вроде, как что-то приходящее из другой, большой жизни. Это, можно сказать,

документ, само доказательство существования её. И уже сам запах газет кажется запахом нового.

Без этого газетного аромата новости не столь материальны, не столь обоснованы. Тем более, что

по другому-то новости сюда не проникают. Приёмничек из-за излучения подстанции ничего не

ловит, телевизор лучше всего показывает рябь, потому что дом стоит хоть и выше села, но явно в

какой-то теледыре. В общем, цивилизация на этом взгорке разряжена, как воздух в высокогорных

450

районах. Спустишься вниз, и Пылёвка – что Москва: люди ходят, радио с крыши клуба что-то

простужено, но как всегда оптимистично бормочет, иногда машины сигналят, хоть им и некого

особенно там пугать, собаки лают, петухи поют. Живут же люди. В общем, хорошо бы съездить за

газетами к Матвеевым, да только скользко.

Впрочем, газеты – это уже так, суета и каприз любопытства. В доме не остаётся воды. Было бы

сухо, так сгонять на мотоцикле до водокачки – ноль проблем, а тут куда попрёшь?

И всё же на третий день приходится рискнуть. В обед, уложив детей, Роман забрасывает в

коляску обе фляги и едет в село на водокачку. Вниз мотоцикл хоть боком да юзом, но съезжает, а

вот обратно – никак. Перегруженная коляска тянет вкось, заднее колесо крутится, как точило,

облако синего дыма со сладковатым запахом масла накрыло весь склон, а мотоцикл на месте. И

это лишь в самом начале, в самом пологом месте подъёма. Тут, пожалуй, и без груза не заехать.

Решение приходит простое. Роман берёт одну флягу, выливает из неё немного воды, закидывает

на плечо и – бегом в гору: как бы ребятишки не проснулись там раньше времени. Они, конечно,

самостоятельные, но чего пугать их лишний раз?

Бегал когда-то в армии, неся на плечах снарядный ящик, набитый камнями и думал, что это

неудобно – углы острые, врезаются в шею и плечи. А вот пробегись-ка, не зная как его обхватить, с

круглым, скользким бидоном, в котором толчками колотится вода! Да ещё в гору, да когда ещё

грязь и снег под ногами. Несколько раз он падает на склоне, так что бидон шмякается в разбухшую

землю – со стороны смотреть – так со смеху помрёшь. До ворот ограды добегает, совершенно

задохнувшись от непривычной нагрузки, грязный и взмокший от пота. Но это вызывает даже

восторг – хороша тренировочка! Надо, надо иногда делать такие прогоны, чтобы жиром не

заплывать. Может быть, и со вторым бидоном пробежаться так же, да только воды побольше в нём

оставить? Или уже хватит на сегодня? Проще отогнать мотоцикл к Матвею, а когда дорогу обдует,

пригнать его домой. Пока и этой воды хватит. Ладно, там видно будет. Оставив бидон с куском

прессованной глины, вбитой в полое дно, на крыльце, Роман заглядывает в дом – там всё

спокойно, ребятишки ещё спят. Бежать вниз, без груза, да уже разогретому – одно удовольствие.

Но что это, и как всё это понять? Мотоцикла почему-то нет на месте. Он что, бежит не туда? Да нет

же – вот его собственные следы. Вот и место, где он буксовал. Мотоцикл стоял здесь! А вот следы

резиновых сапог с таким же протектором, как у него, только размером поменьше. Специально

сверяя, Роман рядом с чужим следом отпечатывает свой. Точно – след чужой. Это что, чья-то

шутка такая? Да какая, к чёрту, шутка?! Так не шутят. Мотоцикл угнали! И на какое-то мгновение

эта мысль приводит Романа в некое раскалённое остолбенение. Мотоцикл – это единственное, что

осталось от отца! «Ну, сука, – буквально орёт Роман внутри себя неизвестно кому, – ты просто не

знаешь в чей огород залез! Я же тебя хоть где найду! Я же разорву тебя, кем бы ты ни оказался!»

Он чувствует своё бешенство почти материально, сейчас он таков, что злость на завхоза в

Выберино – просто жалкий пшик в сравнении с тем, что в нём кипит. Но что же делать? Он бежит к

Матвею.

Матвей с Катериной чаюют за столом. Таким Романа они ещё не видели: грязный, взбешённый

до того, что слоова выговорить не может.

– Мотоцикл угнали! – сразу всё сообщает и сразу всё объясняет он.

И Матвею больше ничего не надо говорить. Ему ли объяснять, что такое мотоцикл – вообще, в

принципе, и в частности – что такое мотоцикл Романа? Кажется, бешенство его молодого друга

взрывается в Матвее удвоенно.

– Кто?! – орёт он, вскакивая так, на что на столе переворачивается чашка с белёным чаем.

– Искать надо!

Матвей бросается к вешалке. Катерина откидывается на стуле, молитвенно сложив руки на

груди.

– Только не трогайте его, только не трогайте, – умоляюще шепчет она.

Конечно же, она не знает, кто этот дурак, додумавшийся угнать мотоцикл, по сути, у них обоих;

не знает, откуда и как он его угнал, знает лишь одно, что двое этих бешеных побледневших

мужиков всё равно его найдут. А ведь Матвей уже так давно не сидел в тюрьме. И ему так

понравилось там не сидеть. Неужели снова, да ещё на старости лет?

Сначала на злобно рокочущем «Урале» Матвея они мчатся к месту угона. Матвею хочется на

всё взглянуть самому. И тут, на пятачке, изъеложенном буксующим колесом, Матвей немного

сбрасывает свои обороты.

– Ребятишки дома одни? – спрашивает он.

– Одни.

– Иди домой. Остынь немного. Я и сам найду.

Мысль о детях заставляет и Романа перевести дух.

– Только когда найдёшь этого придурка, не трогай его, ладно? Оставь мне.