Современный детектив. Большая антология. Книга 1 - Карстен Дюсс

Мне даже не пришлось предупреждать Шейлу о своем отъезде. Во вторник вечером, когда мы закрывались, она спросила:

— Когда ты собираешься возвращаться в Лондон?

— В конце недели, если ты меня отпустишь.

Она улыбнулась и сказала:

— Спасибо, что осталась. Не знаю, что бы я делала без тебя.

В четверг я уехала. До начала занятий в колледже оставалось еще три недели, но мне нужно было поработать перед началом семестра. Речь шла об изучении материалов, которые я забросила на все лето. Эти три недели нужно было провести с пользой в библиотеке.

Не думаю, что был какой-то смысл в поисках Гевина. Я не имела никакого представления о том, куда он уехал. Регулярно посылала ему электронные письма, в которых сообщала о том, чем занимаюсь, где нахожусь. Если бы он хотел, то без труда бы меня нашел. Я старалась не слишком часто думать о нем. Это не помогало и приводило в плаксивое состояние. В текущем месяце случалось много раз, когда я осознавала, что вглядываюсь в параграф какого-нибудь научного труда в течение десяти или двадцати минут, не воспринимая ни слова и воспроизводя в памяти разные сцены. Мы с Гевином стоим на пляже и бросаем в море камни. Мы с Гевином шагаем по вересковому полю. Мы с Гевином карабкаемся к замку и воображаем себя рыцарем и дамой. Мы с Гевином лежим в постели обнаженные. Я трясла головой, чтобы сбросить видения, сконцентрировать внимание на читаемой странице. В библиотеке проходили часы, большинство из которых были непродуктивны.

Ходила повидаться с Эгги. Думала, что она рассердится на меня за то, что я провела так много времени с Гевином и не побудила его сходить к психиатру. Но Гевин, очевидно, регулярно слал ей электронные письма, уведомляя ее, что он в полном порядке. В этом стремлении думать о себе она усматривала признак его выздоровления. Или, по крайней мере, путь к выздоровлению. Она не была столь обеспокоена, как в тот последний раз, когда я ее видела.

— Полагаю, вы правы. Путешествия исцеляют. Не думаю, однако, что этого достаточно. Он все еще нуждается в подлинной медицинской помощи. Но это, возможно, приведет его в состояние, когда он будет готов принять ее.

Я не говорила ей об электронных письмах, которые получала от Гевина.

Он слал их с тех пор, как уехал. Вначале они меня забавляли, даже доставляли облегчение, потому что я полагала, что он все еще живет в мире фантазий, который мы создали вместе. Потому что это было продолжение нашей любви. Я отвечала по-доброму.

Он писал так, словно был рыцарем Сюркотом из рассказываемых им же историй, который путешествует из Иерусалима в Англию в поисках короля Артура и беседы с ним за круглым столом. Но через месяц мне стало это надоедать. Я узнавала о различных стычках Сюркота по дороге. Узнала о том, как он однажды следовал за группой пилигримов, включавшей Артура и Гвиневера, несколько миль, но не решился подъехать и представиться им. Я читала его бесконечные стенания по поводу боевых ран, полученных Сюркотом в поединке с великаном Гормундусом, по поводу его преклонения перед лекарями, которые помогли рыцарю выздороветь. Но он не вымолвил ни одного слова о себе, о том, где он и что делает. Мне казалось, что, если бы я рассказала об этом Эгги, она была бы меньше уверена в его выздоровлении.

Новый семестр начался в октябре. В город пришла осень, и я вспомнила, почему люблю Лондон. Он не является городом, который соответствует лету. В этот сезон он бывает потным и грязным. Но когда наступает октябрь и ранним вечером дуют свежие ветерки, листья деревьев в парках и на улицах приобретают красно-оранжевый цвет, а продавцы каштанов толкают вдоль тротуаров свои жаровни, оставляя за собой аппетитный аромат, я гуляю по улицам Блумсбери, перекинув через плечо сумку с книгами, и чувствую себя легко.

В таком настроении я переживала осень много раз. В этом же году я обнаружила, что с трудом передвигаю ноги под действием какой-то тяжести.

Мой первый семинар должен был проводить Маркус Салливан, с которым я не виделась с тех пор, как в мае заскочила в поезд. Я вечером звонила по телефону родителям, чтобы уведомить их о своем полном здравии, но ни разу не связывалась с Маркусом. Сейчас не знала, как он к этому отнесется.

К концу семинара я почувствовала облегчение. Он обращался со мной так же, как и с другими студентами: дружелюбно, в духе «студент-наставник», без многозначительных взглядов и едких замечаний. Я подумала, что это меня вполне устраивает. Затем, по окончании семинара, как раз в момент, когда все укладывали книги, чтобы уйти, он сказал:

— Кэт, можешь задержаться на минутку?

У меня екнуло сердце, но я должна была дать ему какие-то объяснения своих поступков, поэтому села на стол и стала ждать, когда другие участники семинара покинут аудиторию. Маркус же перебирал бумаги на столе. После того как все ушли, он, стоя ко мне спиной, стал тщательно вытирать тряпкой классную доску. Я поняла, что была не единственной, кто нервничал в это время.

Наконец он положил тряпку на место, подошел и сел рядом со мной. Его руки упирались в колени, глаза сверлили пол.

— Хорошо провела лето, Кэт?

— Да, отчасти.

— Прекрасно.

Раньше я не видела его таким робким и неуверенным в себе. Это так не шло ему.

— А как насчет колледжа? Ты готова наверстать упущенное?

Я пристально смотрела на него, пока он не поднял голову и не повернулся ко мне. Понимая, что ответ на его вопрос был написан на моем лице, я все-таки высказала его:

— Думаю, в своей работе я на уровне. Чтобы повысить его, да, готова позаниматься.

— Вот как.

Он снова опустил голову.

— Но если ты хочешь проводить внеаудиторные занятия, то тебе лучше подыскать другую девчонку.

Больше он ничего не говорил, поэтому я сняла сумку с плеча и встала из-за стола.

Когда я шла к двери, он сказал:

— Я ездил во время каникул на юг Франции. Со всей семьей. На три недели.

Я остановилась и обернулась:

— Здорово. Хорошо провел время?

— Ужасно. Я бросил ее, Кэт.

Сейчас он смотрел на меня. Выражение его лица предлагало мне то, чего прежде никогда не предлагало. Обязательность, искренность, исключительность, любовь. Слишком поздно. Последний семестр мог сложиться иначе, до лета, до Гевина. Теперь я стала другой. Теперь я не нуждалась в Салливане.

— Прости, Маркус, —