Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Вслед за рязановской группой Троцкий, пока ещё полностью находясь под влиянием Ленина, резко обрушился и на «экономистов». На третьем заседании съезда, 31 июля, он выступил против видного социал-демократа Александра Самойловича Мартынова[270], обвинив его не в «экономизме», а в… приверженности к строгой «военной» дисциплине, основанной на принципе «чин чина почитай»[271]. Как и в первом случае, цель и Ленина и Троцкого состояла не столько в критике позиций своих противников по существу, сколько в стремлении как можно больнее их укусить, скомпрометировать их перед делегатами. На этом же заседании Троцкий выступил за приглашение на съезд польских социал-демократов с совещательными голосами; а если они заявят, что считают себя частью российской партии, то и с решающим голосом. Позицию Троцкого поддержал Ленин[272].

Брошенная Троцким на заседании утром 1 августа реплика вызвала целый скандал. В связи с обсуждением вопроса о положении Бунда в социал-демократической партии он сделал заявление, что под резолюцией о недопущении автономии Бунда должны подписаться члены партии — евреи, которые, «работая в российской партии, считали и считают себя также представителями еврейского пролетариата». Возникшая суматоха заставила сделать перерыв в заседаниях съезда. По его окончании решено было более к этой теме не возвращаться. Однако на самом деле инцидент запомнился делегатам, что было связано с особой чувствительностью участников съезда к еврейскому вопросу, тем более что Троцкий вторично выступил о месте Бунда в партии на следующем заседании в тот же день, 1 августа. Вместе с Лениным он считал возможным существование еврейского союза только как подчинённой организации с определённой, ограниченной сферой самостоятельности в пределах поставленных задач. Троцкий утверждал, что своими претензиями на полную автономию Бунд выражает недоверие партии; что принять условия Бунда означает «признать своё нравственно-политическое банкротство», совершить «нравственно-политическое самоубийство». Решительно отвергая федеративное устройство партии, Троцкий требовал, чтобы Бунд был подлинно партийной организацией, внутренней составной частью социал-демократии, а не «договаривающейся стороной», каковую роль он пытался играть. Не удовлетворившись сказанным, Троцкий на том же заседании попросил слово ещё раз, дополнив новыми аргументами, в основном эмоционального характера, свою прежнюю критику Бунда. Наконец, 3 августа Троцкий вновь выступил по тому же вопросу: о месте Бунда в партии. На этот раз от частностей оратор стремился протянуть логическую нить к значительно более общим сюжетам. Он формулировал своё представление о социал-демократической партии в целом как о единой организации «с большей или меньшей, конкретно определяемой автономией частей». Более того, как и другие делегаты, Троцкий втянулся в малоперспективную псевдотеоретическую дискуссию о том, что такое нация и что такое раса[273].

3 августа на съезде началось обсуждение программы РСДРП. На следующий день Троцкий, однако, предложил временно прервать дебаты по программе, чтобы возобновить их после обсуждения программы на заседании специально избранной для этой цели комиссии. Высказанная идея представилась делегатам плодотворной, и её поддержали. В связи с тем, что среди делегатов начались споры, должна ли комиссия обсуждать всю программу или же только её общую часть, Ленин и Троцкий совместно выступили за передачу в комиссию всего текста. Это предложение также было принято[274]. Тем не менее 4 августа прения по программе ещё продолжались, и Троцкий взял слово при обсуждении этого основополагающего документа. В полном согласии с Плехановым и Лениным он критиковал позиции «экономистов» — Мартынова и Акимова[275], особенно последнего, который возражал против включения в максимальную программу требования диктатуры пролетариата. К этому времени молодой социал-демократ уже хорошо научился приклеивать уничижительные ярлыки своим оппонентам. Он утверждал, что, отрицая диктатуру, Акимов впадает в обычный «социал-реформизм», что диктатура пролетариата будет «не конспиративным «захватом власти», а политическим господством «организованного рабочего класса, составляющего большинство нации»»[276]. Иначе говоря, позиция Троцкого по обсуждаемому вопросу пока ещё не расходилась с представлениями основной части европейской социал-демократии, которая отодвигала «социалистическую революцию» на то неопределённое утопическое время, когда рабочие станут составлять более половины всего населения той или иной страны.

Абсолютная ценность демократических принципов была для Троцкого столь же неоспоримой, как и для представителей всех течений российской и международной социал-демократии. Особенно отдалённой перспектива социализма и пролетарской диктатуры оставалась для России, которая только вступала на путь промышленной модернизации. Пройдёт всего лишь несколько лет, и Лев Троцкий решительно изменит свою позицию и откажется от установки на превращение пролетариата в большинство нации в связи с разработкой собственной концепции революционного процесса.

Вновь взяв слово как представитель «Искры», Троцкий выступил апологетом искровской группы, заявив, что она выдвинулась в критический период сомнений, шатаний и разброда под знаменем революционного социализма и является тем самым знаменем, вокруг которого должна сплотиться вся партия. Термин «период шатаний и разброда» позже прочно вошёл в большевистскую историографию, без упоминания о том, кто пустил в оборот этот ёмкий термин. Когда же возобновилось обсуждение программы, представитель «Искры» и делегат Сибирского союза вновь оказался в числе наиболее активных ораторов. 11 августа он указывает на необходимость контроля партии за деятельностью её местных комитетов, а вслед за этим многократно касается частных редакционных вопросов программы, в целом полностью поддерживая основные положения её проекта[277].