Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Никитина

Ирина: А тебе хотелось нравиться обеим сторонам?

Мизия: Я при этом должна была как-то оставаться самой собой. Не знаю, как. И тогда я научилась быть хамелеоном, меняться для того, чтобы меня любили. Когда я была с семьёй моего отца, я надевала английскую юбку-шотландку. Когда я с мамой, то была такой цыганкой-испанкой. Я научилась адаптироваться, чтобы быть любимой. Как я говорила в одном интервью: я была как матрёшка. Состояла из нескольких уровней, но должна была любить и помнить ту, самую маленькую, в центре, потому что в ней и была моя сила, моя структура.

Ирина: Это твоя суть. Это должно было отразиться на твоей личной жизни. Но в каком обществе ты чувствовала себя комфортнее?

Мизия: Я выбрала сразу жизнь моей мамы. Там я была собой, и я жила с ними, я не жила в доме отца – туда я ходила по воскресеньям.

Ирина: А в твоей личной жизни ты была больше фадишта или женщина?

Мизия: Ох уж этот вопрос! Мы дошли и до него!

Ирина: Да, собственно, можешь и не отвечать, но просто это действительно интересно.

Мизия: Это трудный вопрос. Я сама себе его до сих пор задаю. Мой психоаналитик говорит, что никогда не встречал человека, который бы так удачно выбрал профессию, как я, потому что фаду позволяет мне выплеснуть всю ту трагедию, которую я ношу в себе. У меня как будто в душе всегда играет музыка в стиле Dead Can Dance, очень тревожная, такая, знаешь, татададам. Я очень трагична. Отыскать женщину во мне очень непросто, потому что я действительно всё время защищаюсь. Но в реальной жизни здесь, в Лиссабоне, я совершенно нормальный человек, я общаюсь со всеми.

Ирина: Может быть, еще и поэтому у тебя такие замечательные домашние животные.

Мизия: О да, у меня замечательные питомцы. Я живу с чихуа-хуа по имени Мисс Бонсай. Я купила её в Аргентине, в Буэнос-Айресе. Это еще один город моего сердца. У меня есть две кошки. И если бы я могла, я бы завела большую ферму с разными животными: козы, свиньи, цыплята, пингвины всякие. Я думаю, животные делают нас людьми. Также я люблю растения. С каждым годом, то есть, чем старше я становлюсь, тем больше тянусь к природе. Я была абсолютной горожанкой, а теперь люблю растения, люблю вещи, которые раньше не замечала, проходила мимо.

Ирина: Но фаду – это, вообще-то, городской жанр?

Мизия: Да, это городская песня.

Ирина: У тебя голос невероятного диапазона, не только для фаду. В каких жанрах ты еще выступаешь?

Мизия: В юности я выбрала фаду, чтобы определиться, кто я. Понимаешь, отец португалец, мать артистка, испанка. Потом обнаружила, что можно оставаться собой и быть совершенно разной, не изменяя своему первому выбору. Я могу быть фадиштой, я могу сниматься в кино, могу фотографировать, писать и при этом всё равно оставаться фадиштой. И когда я поняла, что могу заниматься чем-то ещё, появились и другие проекты. Например, недавно я подготовила театральный моноспектакль на основе текста Антони Табукки. Это история транссексуала, который делает операцию в Касабланке. Я играла этот спектакль в Буэнос-Айресе десять раз, а также и здесь, в Португалии. Я пела в опере Астора Пьяццоллы и Горасио Феррера «Мария де Буэнос-Айрес».

Ирина: Ты также исполняла Шуберта.

Мизия: Да, Шуберт и фаду с Бременским филармоническим оркестром. А ещё «История солдата» Стравинского в Барселоне на фестивале «Эль Греко». И ещё «Семь смертных грехов» Курта Вайля и Брехта. Я очень занятой человек.

Ирина: Мизия, давай еще немного поговорим о фаду. Фаду зародился в Лиссабоне. А Лиссабон, это ведь гавань.

Мизия: Сначала фаду появился не в самом городе – в пригороде. А потом Лиссабон стал центром фаду. Фаду исполняли в тавернах, где гуляли моряки, проститутки. А еще это музыка, которая путешествовала по нашим бывшим колониям. В Бразилии, к примеру. И там оказывала влияние и влияниям поддавалась. Во фламенко это называется «идэ и вольта» – «уйти и вернуться».

Ирина: А традиционные фадишта, у них характерный сценический образ – всегда платье в пол, шаль? Ты тоже так одевалась, когда начинала исполнять фаду?

Мизия: На самом деле изначально фадишта не носили черное. Я слышала, что чёрное начала носить Амалия. Фаду всегда стоит разделять на до и после Амалии. Во времена Амалии фаду как раз начинал становиться профессиональным стилем. В то время появилось радио, кино, винил, и фаду перешёл на новый уровень не только у Амалии, но и у других исполнителей. Амалия начала петь фаду во всём мире на больших сценах, она подняла фаду во всём мире на высочайший уровень. Я горжусь тем, что нахожусь между Амалией и новым поколением фадишта. Я выходила на многие сцены, где до меня выступала только Амалия, а Амалия – это поворотный момент. В том числе её чёрные одежды и крупные украшения. Для неё работали лучшие дизайнеры одежды. Она была очень сценически презентабельна. А в домах фаду – там всё по-другому, гораздо проще. Но, что касается шали, я тоже её использую. Шаль – это прекрасно. Но раньше, в самом начале шали были разноцветными, с цветами. Амалия ввела более строгий имидж.

Ирина: Ты была лично знакома с Амалией?

Мизия: Да, мы виделись, но я не то чтобы часто бывала у неё в гостях или относилась к её окружению. Я тогда была и сегодня остаюсь очень стеснительной. Я очень осторожно относилась к нашим встречам. Одному из моих друзей она сказала как-то, увидев меня по телевидению: «Ну, эта, по крайней мере, никому не подражает». Это было приятно слышать.

Ирина: Это большой комплимент. Значит, она тебя слушала, принимала и уважала.

Мизия: Понятия не имею. Я слышала только эту фразу. Вообще, она, конечно, очень ревностно относилась к своей аудитории. Но именно такой и должна быть настоящая дива. Как Мария Каллас. Звёзды не должны делиться своей аудиторией с другими. А я для Амалии никакой опасности не представляла. У меня действительно с самого начала появился собственный стиль. И это она понимала.

Ирина: Как мы с тобой уже раньше обсуждали – никто никого заменить не может. Ты и не собиралась заменять собой Амалию.

Мизия: Я очень благодарна Амалии. Иногда меня спрашивают, а как мне быть в тени Амалии? Нет! Тень Амалии – это большая помощь для меня, потому что, когда я в первый раз приезжала, положим, в Стамбул – а это 20 лет назад – единственная певица, которую они знали, была Амалия, и для меня это был отличный контекст.

Ирина: Ну и, прошу прощения, у вас огромная разница в возрасте, несколько поколений.

Мизия: Да-да! Но я, конечно же, очень благодарна ей за всё, что она сделала для фаду, для искусства вообще. Она же была разносторонней артисткой, снималась в кино, писала стихи, очень хорошие стихи. В своей программе «Мизия и её поэты» я использую одно из стихотворений Амалии. Она пела на нескольких языках, была очень современной артисткой. Все певицы того времени – Эдит Пиаф, Билли Холидей – обычно пели только музыку своей страны, Амалия пела на португальском, на испанском, на французском, на английском, она пела на неаполитанском и сицилианском диалектах, на итальянском. Она была интернациональной артисткой и опережала своё время. Она интересовалась другими культурами, а это очень современно.