Проклятие для Обреченного - Айя Субботина

— Нет, - пресекаю ее попытку сбежать. – Поужинай со мной.

— Думаешь, это что-то изменит?

— Думаю, ты единственный человек, который может рассказать мне о моих новых землях, о соседях, о том, кто может ударить в спину и как нам лучше зимовать.

Она напряженно и хмуро изучает мое лицо, ждет подвох. Но правда в том, что я не лукавлю и мне действительно нужно знать этот гадкий народец, чтобы, как любит говорить Эр, разделять и покорять не только делом, но и словом. Хотя, по правде, мне куда проще усмирять северян делом. По крайней мере, меч и огонь уже доказали свою эффективность.

Я никому не говорила о том, что произошло в ту ночь, когда меня, сонную, вытащили из постели, связали и бросили на пол, лицом в грязные каменные плиты.

Я никому не говорила, что убийцы пришли в масках и под покровом ночи, но я узнала их голоса и даже запах дыма нашей кузни, которой оба провоняли насквозь.

Я никому не говорила, что молила богов послать мне скорую смерть, когда надо мной совершили насилие. Не рассказывала, как лежала на полу и смотрела на закрытые грязными тряпками лица, пока эти двое поправляли штаны и спорили, кому из них перерезать мне горло. Смелости наклониться ко мне так близко им не стало, потому что я поклялась, что прежде обязательно вцеплюсь в кого-то зубами и оторвать меня они смогут только если отпилят голову.

Геарат расплатился за мою смерть отцовским мечом. Из метеоритной стали, политый кровью седого вепря в день солнечного затмения.

Этим мечом меня и проткнули.

Я хотела умереть и чувствовала дыхание богов подземного мира, когда лежала в луже собственной теплой крови, словно на дорогой перине. И потом, когда открыла глаза в постели, где меня выхаживала Старая Ши. И даже потом, когда швы на моем животе затянулись и стали уродливым напоминанием того, что моя жизнь стоит ровно столько же, сколько и преданность бывших обласканных слуг – меньше, чем «ничего».

Вкус жизни вернулся ко мне лишь когда я увидела процессию Скорбных дев, длинной кривой нитью «вливающихся» в ворота Красного шипа. И до сих пор не понимаю, что послужило тому причиной: нежелание становиться кормом за удачу халларнской армии или страх снова почувствовать себя на том «покрывале» из собственной жизни.

— Я накрою на стол, - произношу спокойно и покорно. Мне страшно и больно одновременно: за трусость, что уже и не знаю, хочет ли генерал видеть меня своей или использует меня как тренировочный манекен, затачивая не меч, но терпение.

— В замке теперь полно слуг, - останавливает мой порыв Тьёрд. – Отдай распоряжения и присядь. И если, вдруг, хочешь сказать, что они испуганы и измотаны, мне придется лично проверить, стоит ли кормить столько ртов, раз они не годятся даже принести пару тарелок.

Кажется, этот монстр тоже может кое-чему меня научить. Например, держать язык за зубами. Как купцы с островов Горячего песка взвешивают и перевешивают каждую унцию пряностей, чтобы облапошить покупателя, но ни в коем случае не себя.

— Хорошо, господин, - соглашаюсь я.

Сегодня мне придется быть хозяйкой и не нарываться на скорую смерть. Если халларнский Потрошитель захочет от меня избавиться, он уж точно будет знать, как сделать это быстро и наверняка.

Стол нам накрывают прямо здесь: перед камином, возле тепла, когда за окном беснуется лютая северная стужа. На блюде – свинина, рыба под жгучими специями, пряные хлебцы в яблочном меду, сыры и солонина. Тьёрд отказывает от вина, но жестом предлагает выпить мне. Я не отказываюсь, потому что воспоминания прошлого до сих пор извиваются во мне ледяными змеями.

Тьёрд задает вопросы: про запад, север, юг и восток, леса и озера, горную гряду, которая лежит поперек ледяной пустыни и зовется Хребтом смерти. Интересуется с хваткостью ученого и ловит на лету, практически не переспрашивая и не уточняя. После второй чаши ежевичного вина мне начинает казаться, что я не делаю ничего зазорного, лишь то, что положено делать жене – помогаю мужу в его вступлении во владения.

Впервые за много месяцев я ем с аппетитом, смакуя разносолы, словно дорогие яства.

— Тот мужчина, - я вспоминаю о Заклинателе и невольно плотнее кутаюсь в домашнюю шаль, хоть уже порядочно «разогрета» изнутри. – Он сделал с тобой это?

Тьёрд вопросительно поднимает стальную руку и шевелит пальцами, как бы спрашивая, не это ли я имею ввиду. Киваю, выталкивая из головы непрошенные воспоминания об этих холодных, покрытых зазубринами пальцах у себя во рту.

— Это работа искусного мастера. Кел’исс всего лишь вернул меня к жизни.

Я давлюсь очередным глотком сладкого тягучего вина, и Тьёрд уверенно отнимает у меня кубок, приговаривая, что ему придется учить меня не только смирению, но и науке наслаждения хмельными напитками. Вспоминаю, что последний раз я пила с таким вкусом, еще когда были живы родители - и отец потешался над тем, что от одного глотка вина я была полна решимости схватиться за меч и вырубить к проклятым костям всех дохляков из Черного леса. Которые, как и прочая нечисть, водились лишь в моей слишком богатой фантазии.

— Ты был… мертв? – Удивление слетает с языка путаным вопросом.

— Я не то, чтобы жив сейчас, - явно потешается над моим удивлением халларнец. – Но, формально ты можешь считать, что станешь женой человека, который однажды отправился на тот свет, чтобы дать под зад парочке умников.

— Неплохо, - хмельно икаю я.

— Неплохо… что? – немного подается вперед генерал, но не для того, чтобы заглянуть мне в глаза, а лишь убирая на свой край стола кувшин с вином.

— Неплохо выглядишь для хладного трупа.

Тьёрд запрокидывает голову, хохочет так громко, что с потолка на голову сыплется пыль, каменная крошка и пара покинутых птичьих гнезд.

— Неплохо выглядела ты вчера, строптивая женушка, когда пыталась изобразить коленопреклоненное смирение. Я почти поверил в это искреннее желание порадовать супруга.

Почему мне не хочется плюнуть ему в лицо и предложить в следующий раз сношать козу? Даже смешно сейчас, как все это выглядело для нас обоих: он знал, что я собираюсь обвести его вокруг пальца и использовал ситуацию с выгодой, а я думала, что чертовски умная и гордилась собой, как в тот день, когда была впервые пьяна.

— Хитрость тебе к лицу, господин, - улыбаюсь я, отправляя в рот ломтик острого козьего сыра.

— Тебе тоже, госпожа, - с легким налетом уважения немного склоняет голову Тьёрд. – Но практика не помешает.

— Практика в лукавстве?

— Практика в ублажении мужа для личной выгоды, - тут же парирует он.

И на мгновение мне даже хочется согласиться, что это, в сущности, не такая уж плохая идея.

Мое сегодняшнее утро начинает с утробного гула за окном. Я даже не сразу понимаю, что случилось. Иногда, когда в горах сходит обвал, камни еще долго катятся по склону и эхо может беспокоить округу даже когда на самом деле все давно улеглось.