Любовь как спасение - Ольга Лобанова

Вторым пунктом ее плана числилось увольнение с работы. На следующий же день после своего дня рождения Елена Николаевна пришла в кабинет директора с заявлением об увольнении, сразу после окончания учебного года. Директор всполошился:

— Зачем же увольняться? Мы вас так ценим, да как же школа без вас, дорогая Елена Николаевна? Подумайте, взвесьте — может, поработаете еще, мы только рады будем. Вы в прекрасной форме, дети вас любят…

— Спасибо, но я для себя все решила, — заявила Елена Николаевна тоном, не оставляющим надежды.

Директор проводил ее до двери, сердечно поблагодарил за то, что предупредила заранее, — он к сентябрю успеет подыскать ей замену. Но все-таки просил не торопиться, и если к осени она передумает, возьмет ее обратно с радостью. Елена Николаевна закрыла за собой дверь и вздохнула с облегчением: еще три месяца и — свобода!

Лето в том году наступило сразу. В начале июня, когда шли выпускные экзамены, жара стояла страшная. Она сидела на экзамене по литературе, изнемогая от духоты, и думала о том, что тестовые задания по этому предмету — за пределами ее понимания. И какое счастье, что сегодняшняя пытка школьной литературой — последняя в ее жизни. Закончились экзамены, ученики уже знали, что она уходит из школы. Кто-то попрощался с ней тепло и искренне, большинство вежливо и равнодушно — их уже не интересовали школьные дела, душой и мыслями они были в своей новой взрослой жизни. Сережа Ефимов подошел к ней последним.

— Жалко, что вы уходите, Елена Николаевна, — мальчик — да нет, юноша с усиками и мягким баритоном, — смотрел на нее грустно — то ли прощаясь, то ли действительно сожалея.

— Почему? — искренне удивилась Елена Николаевна.

— В нашей школе вы одна, из всех учителей, знаете и любите литературу. Я у вас многому научился.

— Сережа, ты это серьезно? Разве литература нужна кому-то из вашего класса, ну, может быть, кроме тебя?

— Не знаю, — честно признался Ефимов. — Наверное, вы правы. Но литература в этом не виновата — что ее в клоунаду превратили. Она выше и чище тех, кто принимает такие решения, но она им все равно не по зубам, — парень говорил так убежденно, так напористо, что у Елены Николаевны даже сердце екнуло — надо же, оказывается, какие были у нее ученики, а она и не заметила….

— Ты собираешься куда-то поступать?

— Да, на филфак МГУ. Я об этом с восьмого класса мечтаю.

— Я не знала…

— Я и не хотел, чтобы кто-то знал. Зачем? Это мое личное дело и никого не касается.

— Надо же… Я, конечно, видела, что ты литературой больше других интересуешься, но не думала, что так серьезно. — Елена Николаевна даже растерялась: радоваться ей такому его решению или пожалеть парня. — А после университета? Где ты будешь работать — с филологическим образованием, ты подумал об этом? В школе, как я?

— Как вы — не самое страшное. По крайней мере, не стыдно. Но я в школу не пойду, а где буду работать — жизнь покажет. Времена меняются, а литература, если она настоящая, остается. — Елена Николаевна даже позавидовала его мудрости и убежденности. — Прощайте, Елена Николаевна.

— Удачи тебе, Сергей Ефимов.

Сразу из школы Елена Николаевна отправилась в суд — за свидетельством о расторжении брака. Основную часть плана по своему бегству из прошлой — опостылевшей — жизни она выполнила. Наступала пора наслаждаться свободой, радоваться ни с чем не сравнимому чувству независимости — теперь она принадлежала только себе самой. Так радостно, так легко было у нее на душе, что хотелось сию минуту мчаться в аэропорт, чтобы уже через пару часов вдохнуть морской воздух всероссийской здравницы. А потом броситься в ласковые черноморские волны, затихнуть душой и телом на полупустом июньском пляже. Елена Николаевна заранее созвонилась со своей подругой еще по издательству, которая несколько лет назад купила дом в Пицундском ущелье и звала ее приехать каждое лето, но как она могла уехать от Кирилла? И к чему бы вернулась, если бы все-таки устроила себе настоящий отпуск? Сейчас Елене Николаевне было все равно, что будет с бывшим мужем в ее отсутствие, она больше не хотела жить в его пьяном угаре — разошлись их дорожки. Вернее она сама — своей волей — их развела, и не жалела об этом, во всяком случае сейчас. Но в билете до Адлера значилось только следующее число, и Елена Николаевна, вернувшись домой и услышав привычные раскаты пьяного храпа, прилепила скотчем свидетельство о своей свободе к двери Кирилловой комнаты и стала собирать чемодан. Прожить в Пицунде она собиралась до осени, а может и дольше, по обстоятельствам. Об этом знали только дети, которым она строго-настрого наказала ничего не говорить отцу.

* * *

Елена Николаевна уехала в аэропорт раньше, чем Кирилл проснулся, что избавило ее от ненужных объяснений и еще одной безобразной сцены. Это был хороший знак. Но какие странные ощущения испытывала она, первый раз за свои пятьдесят пять лет отправившись в путешествие одна! Конечно, в прежние времена она ездила и на южные курорты, и в другие города, и за границу, но всегда с кем-то — в юности с родителями или подругами, потом с Кириллом и детьми. На этот раз она была абсолютно одна. Поначалу ей было даже не очень комфортно, чего-то не хватало, ощущение себя в пространстве пугало и делало неуклюжей. Но прошло и это, она была счастлива, что наконец-то может следовать только своей воле и своим желаниям.

Первые два месяца в Пицунде показались ей раем: подруга была любимой и доброй, в душу не лезла, жизни не учила — им было хорошо вместе. Погода, море, фрукты, поездки на Рицу и в Новоафонский монастырь, новые люди, которые приезжали в большой и гостеприимный дом в ущелье, друзья подруги, которые сразу же становились и ее друзьями, — Елену Николаевну радовало все, наполняло ее уставшую душу теплом и покоем, утверждало в мысли, что она поступила правильно. А потом, как это всегда бывало с ней, она вдруг погрустнела. Заскучала по детям, хотя перезванивалась с ними чуть не каждый день, по Москве, по своей квартире. И, что самое удивительное, по Кириллу. Она спрашивала у Киры, как отец, та отвечала: нормально, как всегда. Как всегда — значит, пьет, не просыхая, раз уж последний тормоз сбежал из дома. Значит, голодный, необстиранный. Ей хотелось спросить у дочери, как отец отнесся к разводу, но не спрашивала — о разводе она пока не говорила детям, не хотела по телефону, откладывала разговор до встречи. Старалась изо всех сил заглушить в себе эту тревогу, отвлечься и забыть о Москве. На какое-то время удавалось, потом тревога возвращалась.

Елена Николаевна вернулась домой в последних числах августа, к началу учебного года — как будто собиралась на работу. Привычка оказалась сильнее доводов здравого смысла и увещеваний подруги, ее тянуло в Москву, и она не могла сопротивляться этой силе.

В квартире было подозрительно тихо, но еще более подозрительным ей показалось абсолютное отсутствие следов пребывания в ней Кирилла — чисто убрано, все на местах, пустой холодильник. Только теперь Кира призналась, что отец еще в июне, вскоре после нее, уехал в какую-то экспедицию со старым другом. В какую именно, не сказал и не сказал, когда вернется.