Три метра над небом - Федерико Моччиа

В душе она хотела бы носить туфли по крайней мере на два размера меньше. Джаччи отпирает стеклянную дверь подъезда старого дома. Скрип ее уже не удивляет. Она подходит к лифту. Жмет на кнопку. Проглядывает почтовые ящики. На некоторых нет имен. На одном нет даже стекла, и висит он как-то криво, как и дом Николоди, владельца ящика. Вещи ли становятся похожи на людей ими владеющих, или люди начинают походить на вещи? Ответа Джаччи не знает. Она входит в лифт.

На стенах вырезаны надписи. Имя какой-то ушедшей любви. Выше — символ какой-то партии, тонко выполненный разочарованным художником. Внизу справа — мужской половой орган, изображенный не вполне точно, во всяком случае, как ей смутно помнится. Третий этаж. Она вынимает из сумки связку ключей. Вставляет самый длинный в средний замок. За дверью слышен шум. Это он, ее единственная любовь. Смысл жизни.

— Пепито! — навстречу ей с лаем бросается собачонка. Джаччи наклоняется. — Как ты тут, малыш?

Пепито, виляя хвостиком, прыгает ей на руки. Начинает ее вылизывать.

— Пепито, милый, ты не представляешь, что нынче сотворили с твоей мамочкой.

Джаччи закрывает дверь, кладет сумку на холодную мраморную полку и снимает жакет.

— Глупая девчонка посмела осудить меня при всех, представляешь? Ты бы слышал, каким тоном…

«Парнас». Красивые девушки с изящно накрашенными глазами, длинными ресницами и нежными румянами сидят за круглыми столиками, щебечут, наслаждаясь весенним солнышком.

— Черт, испачкалась!

Одна из девушек смеется, другая, более мнительная, осматривает свою блузку на предмет пятен. Девушка в испачканной блузке обмакивает кончик бумажной салфетки в бокал с водой. С силой трет, размазывая пятно шоколада. Блузка молочного цвета в этом месте становится бежевой. Девушка расстраивается окончательно.

— Эти бокалы с водой приносят неудачу! Официанты их словно нарочно ставят, как будто уже знают, что ты испачкаешься! Извините…

Останавливает проходящего мимо официанта.

— Будьте добры, принесите пятновыводитель, — она растягивает блузку, демонстрируя мокрое пятно.

Взгляд официанта на поверхности не останавливается. Он смотрит глубже. Блузка, от воды ставшая прозрачной, облепила бюстгальтер и демонстрирует кружево. Официант улыбается. «Сейчас принесу, синьорина». Ему бы хотелось дать ей чего другого, но как профессиональный лжец он держит лицо и понимает, что весь этот спектакль не для него. Ни одна здешняя девушка не прельстится официантом.

Паллина, Сильвия Феста и еще одна девочка из Фальконьери сидят на натянутой между двумя мраморными колонками цепи, прогибающейся под их весом.

— Вот она!

У Баби разрумянились щеки. Она приветствует их, весело улыбаясь, слегка утомившись от ходьбы. Паллина бежит ей навстречу. «Привет!» Они целуются нежно и искренне. В отличие от значительной части поцелуев за столами кафе.

— Как я замучилась! Я и не думала, что это так далеко.

— Ты пришла пешком? — Сильвия Феста пораженно глядит на нее.

— На, держи, — Паллина протягивает Баби ключи. — Моя Vespa в твоем распоряжении.

— А ты узнала что-нибудь о моей?

— Полло сказал, что никто ничего не знает. Наверное, ее забрала полиция. Он сказал, что тебе скоро сообщат.

— Угу, и говорить будут с предками.

Баби изучает группу парней. Узнает Полло и еще одного приятеля Стэпа. Тип с повязкой на глазу ей улыбается. Баби отводит взгляд.

Перед кафе останавливаются несколько мотоциклов. Баби с надеждой смотрит на новоприбывших. Сердце у нее заколотилось. Но напрасно. Неизвестные, во всяком случае ей неизвестные, парни входят и рассаживаются.

— Ищешь кого-то? — выражение лица и тон Паллины не оставляют сомнений. Паллина знает.

— Нет, а что, надо? — Баби, не глядя на нее, сует ключи в карман. Она знает, что глаза ее выдадут.

— Ну, девочки, пока, — поспешно прощается Баби. Щеки у нее раскраснелись. Наверняка не от одной лишь усталости. Паллина провожает ее к мотороллеру.

— Ты знаешь, как он работает?

Баби, улыбнувшись, снимает замок с рулевой колонки и заводит мотор.

— А что вы делаете сегодня вечером?

— А что такое? Ты удостоишь нас своего общества?

— Какая ты язва. Я же только спросила — что вы делаете.

— Ну… Не знаю. Если хочешь, я тебе позвоню, или ты мне позвони, — Паллина глядит с намеком.

За ее улыбкой вдруг появляется Стэп. Уверенный взгляд, загорелая кожа, короткие волосы, руки, помеченные выбитыми зубами. «Ты похожа на мою рыбку». Рот приоткрыт, глаза закрыты… «Но ты так нелогична… нелогична… нелогична…» Как эхо. Баби овладевает остаток ее гордости.

— Нет, спасибо, не нужно. Увидимся завтра в школе. Я просто так спросила.

— Как хочешь…

Vespa уносит ее прочь, прежде чем слабое препятствие в виде гордости прогнется под опасной, но еще не бурной волной. Паллина достает из кармана мобильник и улыбается.

Баби ставит Vespa Паллины в гараж. Отлично. Папа все равно разницы не заметит. Поставлена она хорошо, близко к стене, так что поводов придраться у него не найдемся. Она смотрит на часы. Без пятнадцати семь. Черт! Взбегает по лестнице, открывает дверь.

— Дани, мама уже вернулась?

— Нет, нет еще.

— Ну слава богу.

Раффаэлла ее наказала, Баби должна сидеть дома до следующей недели, и нарушить запрет в первый же день — это все же перебор. Даниела ненавидяще глядит на нее:

— Ну что, узнала что-нибудь о нашей Vespa?

— Нет. Наверное, ее забрала полиция.

— Чего? Ну, приехали! А что нам за это будет, нас вызовут в полицию?

— Мне сказали, что рано или поздно полиция с нами свяжется, чтобы вернуть мотороллер. Надо только снять трубку раньше мамы и папы.

— Ну, это просто. А если позвонят утром?

— Тогда мы попали. Паллина дала на время свою Vespa. Я поставила ее в гараж, так что папа, когда вернется, ничего не заметит.

— Кстати, Паллина тебе звонила.

— Когда?

— Недавно, когда ты еще не пришла. Она просила передать тебе, что сегодня вечером они идут в «Стекляшку». Что будут тебя ждать и чтобы ты не строила из себя и пришла, что она все понимает. И потом еще добавила что-то про зверюшек… Зайка, птичка… Ах да, рыбка. Сказала, чтобы передавала привет рыбке. А рыбка — это кто?

Баби поворачивается к Даниеле. Ее раскрыли, ее предали. Паллина все знает.

— Да так, никто, это просто шутка.

Объяснять слишком долго. И слишком унизительно. На секунду ее охватывает ярость, она уносит ее, не расплескав, в свою комнату. Глядя на закат в окно, она представляет, как эта история выплыла наружу. Губы Стэпа, довольная улыбка… Вот он рассказывает Полло, тот смеется и передает Паллине… а, может, и еще кому-нибудь. Гордость, достоинство, ярость, негодование соскальзывают вдоль ее гладкого, холеного тела вниз, как ночная рубашка на бретельках. И она, освободившись, просто и легко перешагивает через них. Обнаженная любовью, идет к нему, к его образу. На минуту кажется, что они улыбаются друг другу. Они обнимаются под закатным солнцем, такие близкие и такие разные. Скромно потупившись, она, вроде бы и не желая этого, подходит к зеркалу. И не узнает себя. Как сияют глаза, как светится кожа. Даже черты лица, кажется, изменились. Она отбрасывает волосы. Теперь она другая. Она улыбается себе той, какой никогда не была. Влюбленной. И не только. Всерьез обеспокоенной, что этим вечером надеть.