Эверест. Восхождение без правил - Левсет Насурович Дарчев

нет. Ничего не надо. Просто выйди на пару слов.

Волосы у Ивана торчат во все стороны, взгляд унылый, глаза злые.

— Ты меня вчера перепоил, — пожаловался Иван, — и мне досталось от моей кастрюли. — Он так называл свою жену.

— Послушай, Иван, — сказал Ахмед и замешкался. Как сказать, как спросить, он не представлял. Что люди скажут!

— Я слушаю, спроси, — подбодрил Иван.

— Ты не видел мою папку? — наконец, выдал Ахмед и уставился на Ивана в ожидании положительного ответа.

Иван зачесал затылок и стал думать.

— Какую папку? Я ничего у тебя не брал и никакой папки я не видел.

— Ты чó, как не видел? Папку с документами на подпись к начальнику.

— О-о, вот таки скажи. Я вспомнил, но честно не знаю, куда она делась. Ну, да: ты же ее забрал с собой к начальнику.

— А потом, ничего не помнишь, куда я ее дел?

— Нет. Потом я вообще ничего не помню — хоть убей. Идриса надо спросить. Но он, наверное, уже уехал на автостанцию таксовать.

— А если позвонить? — спросил Ахмед.

— Точно, — согласился Иван и пошел за телефоном. Через минуту вернулся с потрепанным фонариком и набрал Идриса.

— Алло, Идрис?

— Да, алкоголик.

— Слушай. У нас проблема. Ты не помнишь, куда Ахмед дел свою папку с документами. Посмотри, может, они у тебя в машине.

— Что ты несешь. Когда он вышел из офиса, у него ничего с собой не было. Он еле шёл и все время бубнил, что он его того…

Иван опустил руку с телефоном и уставился на обескураженного Ахмеда.

— Ты что с ним сделал, убил что ли?

У Ахмеда явно подскочило давление.

— Я не помню, — сказал он трагическим голосом, приложив ладонь ко лбу, — вот здесь помню: мы пили коньяк и долго разговаривали, — он сдвинул руку, — а здесь не помню. И не помню, как выходил — полная тьма. И всё из-за тебя: коньяк мне, коньяк.

— Ты на меня не наговаривай. Ты виноват.

Ахмед после этого несколько дней не выходил из дома, испугавшись, что что-то натворил в кабинете начальника. Он забыл про семена и газ. Но ровно через неделю, когда он лежал на лавке в своей беседке, подложив мягкую подушку под голову, возле ворот его дома остановилась УАЗик участкового полицейского с полосками по бокам. У Ахмеда ёкнуло сердце, и душа ушла в пятки. Он встал. Участковый бесцеремонно открыл калитку и, посвистывая, зашел к нему во двор как к себе домой. На боку торчит пистолет — суровая власть.

— Доброе утро, Ахмед.

— Доброе, — дрожащим голосом ответил Ахмед, — что случилось?

На крыльцо дома, услышав шум, выбралась жена.

— Откуда мне знать, что ты натворил, — громко произнес участковый, — собирайся… Сухари не забудь!

— А что он натворил? — вмешалась жена. — Он все время находился дома. Никуда не выходит уже неделю.

— А куда ты хочешь меня забрать? — спросил Ахмед.

За забором появилось лицо Ивана.

— Говорил я тебе, что не надо было тебе пить. А ты всего лишь «два года тюрьмы», «два года тюрьмы».

— Прекратите базар, — проорал участковый. — Ты тоже, наверное, замешан.

Иван быстро притих.

Ахмед сел в машину и удивился, когда его приперли не в тюрьму, а зданию администрации района.

— Ты куда меня привез? — набираясь смелости, спросил Ахмед.

— Куда сказали, туда и привез, — ответил участковый.

На проходной Ахмеда поджидал помощник Главы Расул. — Что случилось? — Ахмед гневно спросил Расула.

— Я сам не знаю, — ответил Расул. — Был приказ доставить тебя к Главе.

«Здесь что-то нечистое, хотят меня подставить, — думал Ахмед. — Не получится!»

Как только Ахмед вошел в кабинет главы, тот по столу к нему швырнул ему распечатанный большой пакет. Ахмед стал читать:

Главе Кизлярского района Мурадову Ахмеду

Глаза Ахмеда полезли на лоб. Он извлек из пакета свою папку, а там документ из Ростова:

Разрешение на прокладку газовой трубы под железнодорожной веткой в районе поселка «Первомайский»

Ахмед не верил собственным глазам: одному богу известно, что пришлось ему пережить за эту неделю.

— Читай дальше, что написано на бумаге.

А ниже росчерком пера Роман Соломонович написал: Смелость берёт города Ахмед поднял ошарашенный взгляд на Главу.

— Вот теперь ты мне объясни, — закричал Глава, — с каких это пор ты стал Главой Кизлярского района?!

В ответ Ахмед засмеялся:

— Это не я, это вы сказали, что уступите кресло мне, если я подпишу эти бумаги. Так что, будьте любезны и позвольте мне сесть в это теплое кресло. И мне не нужны ни семена, ни газ и вообще ничего — просто буду распределять бюджет.

Брошенный

Сааб, средних лет, среднего роста и с аккуратно зачесанными назад волосами бродил по улицам хутора, фильтруя запахи, чтобы вынюхать хоть какой-нибудь запах спирта.

У него сегодня кризис.

— Слышишь, — обратился Сааб жалобным тоном к бывшему собутыльнику, а ныне трезвеннику Киселеву, который усердно копался у себя в огороде, — Выручи.

— Нéту, Сааб, — выпрямившись, чистосердечно признался Киселев. — Клянусь. Сходи до Павлыча, — посоветовал он. — Хотя и тебе уже пора делать выводы.

— Я уже там был, — трагическим голосом произнес Сааб.

— Одни советы — выводы, выводы. Он тоже умирает.

Сааб, молча, еще с минуту постоял с немым выражением на лице, ожидая другого ответа. Затем, состроив на квадратном лице обиду, отвернулся от забора и поплел дальше по улице.

Дойдя до окраины хутора, он заметил «Жигули» красного цвета, который рассекал поле в облаке пыли на высокой скорости, направляясь к дому Салимана. Сааб жаждущим взглядом провожал его поворотом головы, пока автомобиль не скрылся за бугром. Кто это? «Точно чужак, — подумал Сааб, — или же Михо, у которого можно “выстрелить” одну сигарету, может быть, еще и стопочку водки». По опыту Сааб знал, что у него с собой такое добро всегда водится — он обычно после разделки туши ею моет руки.

Состояние Сааб ухудшалось с каждой минутой: руки тряслись, глаза туманились, внутри все горело и жаждало дозы. Слева от хутора текла небольшая ветка Ставропольского канала. У Сааб начались фантазии, предшествующие галлюцинациям. «Неужели нельзя изменить химическую формулу воды на водку, заменив там несколько молекул, — думал Сааб, — коровы, люди, все животные пили бы водку вместо воды. И никого ни о чем не надо было бы просить. На земле не осталось бы злых людей, не было бы войн, и наступил бы рай…»

Облако пыли возле дома Салимана ушло и рассеялось, высветив зад «Жигули». Сааб сорвался с места, на ходу придумывая хмельной головой банальную причину, чтобы войти в чужой дом и не оказаться полным идиотом.