Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

извинился. Кто-то испек хлеб. Милая женщина приобрела щенка. Трамп снова сказал что-то невероятно глупое. Кто-то пытался остроумничать, кто-то попусту тратил слова, говоря о вещах, ему ненавистных. Мы втроем, сидевшие за столом, собирались сделать что-то такое, что, возможно, изменит наши жизни, что поставит нас лицом к лицу со смертью – так близко, как это только возможно, чтобы она не скосила тебя. И никто не знал и не заморачивался. Мир будет существовать и дальше. Смерть – это лишь маленький перерыв, который касается только тех, кого Костлявая забирает с собой.

Появившаяся рядом со мной фигура прервала ход моих мыслей. Это снова была официантка. На сей раз она принесла тарелки. Я вернул телефон в карман и решил больше не бичевать себя, заглядывая в папку аватарок Мелисы. Тот, кто сказал, что лучше любить и потерять любовь, чем вообще никогда не любить, был, вероятно, ушлепком, который никогда не терял то, что любил по-настоящему.

Ели мы молча, заталкивали еду в голодные рты, делая это с увлеченностью людей, которые не хотят думать о том, что, может быть, это их последняя еда. Мне хватало ощущения движухи, выполнения чего-то такого, что улучшит мое положение.

Деньги.

Мелиса.

Новая страница.

И в задницу смерть.

Через несколько минут три идиота за другим столом стали хохмить. Говорил, по большей части, один из этих бородатых парней. Они говорили более громкими голосами, чтобы мы их слышали.

– Слышь, Франк, как ты называешь шайку мексиканцев, бегущих вниз по склону горы?

– Не знаю. А ты как?

– Грязевой поток.

Смеялись они безжизненным смехом, так воют гиены перед едой.

– Неплохо, браток.

– У меня есть одна для тебя, Крис: в машине сидят четыре мексиканца. Кто за рулем?

– Не знаю, Франк. И кто?

– Иммиграция.

Они снова расхохотались. Их смех падал на наш столик, как мертвые мотыльки. Брайан весь ушел в еду, словно вся его жизнь зависела от этого. Как это бывает со многими белыми, его принадлежность к белой расе превращалась в неловкость в обертке стыда перед лицом неприкрытого нацизма.

Меня мутило, стоило мне взглянуть на Брайана. Этот человек, сидящий рядом со мной, был воплощением слабости многих и многих других. Я отвернулся от него, и мой взгляд остановился на Хуанке. Что-то в его лице изменилось, чуть-чуть посуровели черты, а это означало, что под его кожей происходят тектонические сдвиги плит ненависти. Брови его опустились, слова HOOD И MADE над ними слились в одно. HOODMADE[179]. Его рот двигался механически. Открывался. Закрывался. Жевал. Глотал. Потом все повторялось сначала. Черепа на его руке плавали в дыму. У Девы Марии был грустный вид, как у всех матерей, которые потеряли своего ребенка. На меня смотрело лицо красивой женщины, изображенное таким образом, чтобы она смотрела на меня, как смотрит смерть. Большое пространство занимал Сатана. Черно-серое изображение Санта Муэрты, как мне показалось, стало крупнее. Ближе к его правому локтю была голова человека с усами – я не узнал его. Татуировки никак не были связаны друг с другом. Когда я перевел взгляд с его рук на лицо, он смотрел на меня.

– Hay una pistola en la guantera[180].

Говорил он тихим, жестким голосом. Но его глаза ясно сообщали одно: он давал мне знать, что в бардачке есть пистолет, но это общение не было разговором, и мне не нужно было ничего переспрашивать или отвечать. Он предполагал, что ситуация будет накаляться.

Мы почти закончили есть, когда эта тройка встала, бросила на стол деньги и направилась к двери. Я не смотрел на них, но они были ребята крупные, и для периферийного зрения заметить их движения не составляло труда. Когда они подошли к двери, один из бородатых развернулся и пошел назад. Подошвы его тяжелых ботинок гулко ударяли по дощатому полу. Он остановился перед нашим столиком.

Несколько мгновений он постоял, глядя на Брайана, словно пытаясь понять, как это белый чувак может делить трапезу с двумя коричневыми, говорящими с акцентом. Мы все смотрели на него со смесью смятения, злости и тревоги.

– Я надеюсь, вы все на пути в Эль-Пасо. – Для начала в его голосе не слышалось особо шутливой нотки, но и та молекулярная доля, что присутствовала вначале, сразу же исчезла. Он поднял руку и провел ею по бороде, потом сжал руку в кулак под подбородком и дернул себя за бороду. Никто из нас не сказал ни слова, и тогда он продолжил: – Когда доберетесь до Эль-Пасо, я хочу, чтобы вы поехали дальше к чертям, вы меня слышите? Через границу и в вашу сраную страну. И чтобы больше сюда не возвращались. Ясно?

Второй бородач подошел к первому.

– Поехали, Крис.

– Подожди еще чуток, – ответил Крис. – Я говорю этим гребаным гастарбайтерам, чтобы возвращались в свою страну. Здесь Америка. Вы не можете войти в ресторан и болтать тут по-испански. Делайте это у себя дома, comprende?[181] – Он снова поднял руку и показал на Хуанку. – А этот сукин сын. Он, видать, из банды М-13[182] или как она там называется. У него это на морде написано. Этот говнарь в тюрьме должен сидеть. Наверняка какой-нибудь насильник или наркодилер. Посмотрите только на его морду!

Хуанка кивнул, но остался сидеть. Он не искал драки. Он пытался получить кайф от еды и ехать к делам более важным в Эль-Пасо. Он положил ладонь на столешницу, и на миг мне показалось, что он сейчас выхватит пистолет, но он только отсчитал три двадцатки и аккуратно положил их под коробку с сахарницей и подсластителями.

– Мы как раз собирались, – сказал Хуанка.

Человек, который подошел, чтобы увести Криса, легонько похлопал его ладонью по груди.

– Идем, брательник.

Крис сделал несколько шагов, пятясь и не спуская с нас глаз, потом развернулся и пошел к двери, и у выхода промямлил что-то вроде того, как он разобьет себе ноги о наши задницы, если мы еще попадемся ему на глаза. Они распахнули дверь. Взрыв света осветил гриль-бар на несколько секунд, а потом исчез. Как только дверь за ними закрылась, Хуанка поднялся и чуть не побежал к выходу. Я бросился следом, будучи уверен, что его скорость объясняется яростью, потому что он не может дождаться, когда уже уйдет отсюда ко всем чертям.

Я ошибался.

Как только мы оказались у двери, Хуанка завел правую руку за спину и вытащил пистолет из-под ремня, распахивая одновременно дверь левой рукой.

Люди крепкого сложения обычно не отличаются резвостью ног, а тем более