Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл

быть только теоретически, решительно настроены на всеобщую забастовку против войны. Легко переоценить значение громких фраз как сторонников, так и противников войны во Франции за три года до ее начала. Возможно, проницательный наблюдатель политической жизни во Франции барон фон Шоен, германский посол, был прав, когда писал в 1914 г.: «Воинственное желание реванша… теперь старомодно. Теперь оно существует только до некоторой степени в теории. Рана 1871 г. до сих пор горит в сердцах всей Франции, но никто не намерен рисковать своей жизнью или жизнью своих сыновей из-за Эльзаса и Лотарингии, пока не случатся обстоятельства, которые могли бы открыть исключительно благоприятные и удобные перспективы для рискованного предприятия»[174]. Целью политики Пуанкаре было убедить, что если случится война, Франция окажется в ситуации, которая как раз создаст «исключительно благоприятные и удобные перспективы», на которые указывал германский посол. В представлении Пуанкаре и тех министров, которые консультировали его после вступления в должность, такие перспективы могут открыться только в результате укрепления союза с Россией и налаживания связей с Британией Но особенно он был озабочен созданием настроения национального единства. В любом случае внутренняя и внешняя политика были чрезвычайно переплетены, и для историков очень трудно определить главенство одной над другой. Оппозиция закону о трехгодичной службе и победа левых на выборах в 1914 г. показали, как трудно было любому правительству Франции вести свою политику в условиях всеобщего движения за мир. Пуанкаре писал: «Франция безусловно миролюбива, она не ищет и не хочет войны, но если Германия нападет на Россию, немедленно начнет думать о ней»[175].

Ограничения во внешней политике Пуанкаре и его миролюбивые маневры были уступкой противникам войны, но события июля и августа 1914 г. показали, что его политика была все-таки успешной и расхождения во мнениях французов были не так глубоки, как он боялся. Убийство Жореса 31 июля националистом-фанатиком дало возможность Пуанкаре и Вивиани сделать сентиментальный жест по отношению к социалистам, и когда правительство решило не арестовывать воинственных агитаторов от левых, чьи имена были в списках для задержания во время объявленной мобилизации, уже было ясно, что усиление антимилитаризма было преувеличено и мобилизация пройдет без препятствий со стороны социалистов и синдикалистов. Тем не менее это разделение внутри вынуждало Пуанкаре прибегнуть к пассивному ожиданию, так что инициатива была оставлена России и Германии для создания ситуации, в которой Франция могла решить, что наступил благоприятный момент. Французское правительство не провоцировало и не работало на войну, но политика Пуанкаре была в том, чтобы убедить, когда придет ожидаемая война, что наступили обстоятельства, которые предоставят французам великий шанс к победе.

Ситуация внутри России и российские отношения в большой степени зависели от разрушительных событий 1904–1905 гг. — поражения от Японии на Дальнем Востоке и революции в стране. Хотя царское самодержавие в основном еще более укрепилось после революции и требования либералов. о введении парламентской системы удовлетворены были только частично, Государственная дума представляла собой орган для выражения мнения, к которому царь и его приближенные должны были прислушиваться. Право участия в выборах было ограниченным, а верхняя палата — Государственный совет мог аннулировать многое из того, что принималось думой, но парламент осуществлял некоторый контроль над бюджетом и мог выражать мнения по многим вопросам. Вне парламента общественное мнение было более сильным и имело более широкую опору, чем раньше, хотя до сих пор оставались ограничения на свободу слова, что в Западной Европе казалось невозможным. С другой стороны, царь и консерваторы боялись новой революционной вспышки, и любые требования увеличить власть парламента вызывали глубочайшее подозрение. Тем не менее, несмотря на волнения рабочих промышленных предприятий (в 1914 г. во время визита в Санкт-Петербург президента Франции там разразилась всеобщая стачка), российская экономика к началу войны с 1905 г. значительно окрепла. Казалось, что наступила некоторая стабильность в политической и социальной жизни, особенно в результате земельной реформы, проведенной Столыпиным, председателем совета министров с 1906 по 1911 г., хотя его убийство в 1911 г. напомнило о том, как ненадежна эта стабильность.

Структура правительственной системы России оставалась такой, что было трудно оценить относительную силу различных влияний, формировавших внешнюю политику России. Царь был «самодержцем всея Руси» (хотя либералы возражали против употребления этого титула)[176]. Николай II был и упрям и непроницателен, иногда легко отказывался от последнего совета, полученного им, иногда цеплялся за решения, уклоняясь от аргументов и конфронтации. Совет министров не нес коллективной ответственности, и министры лично не были ответственны перед думой, а только перед царем. Столыпин, будучи председателем совета министров, имел возможность проводить свою политику и до некоторой степени старался воздействовать на думу. Его преемник, Коковцов, был компетентный министр финансов, но его все больше критиковали коллеги, и он утратил доверие царя, или, точнее, царицы, потому что осмелился критиковать Распутина, развратного сектанта, оказывавшего влияние па царскую семью. Коковцова заменили на бывшего председателя совета министров И. Л. Горемыкина, которого описывали так: «Он устраивал обоих, и царя и царицу, тем, что исполнял при них роль дворецкого, получая инструкции для остальных слуг»[177]. Он называл себя «старой шубой. На много месяцев меня, пересыпанного камфарой, убрали. И достали теперь по чистой случайности, когда отпадет необходимость, меня снова уберут, пока снова не понадоблюсь»[178]. Хотя он успешно осуществлял отношения с думой, он не определял главных направлений в российской политике. Незначительный эпизод в марте 1914 г. хорошо характеризует российское правительство. Немецкая газета напечатала статью о российском перевооружении и обвинила Россию в агрессивных намерениях. Два ответа были напечатаны в российских газетах. Один — военного министра Сухомлинова, другой — министра иностранных дел Сазонова. Первый сказал, что «Россия желает мира, но готовится к войне» и что российская армия сразу даст отпор, если будет необходимо. Второй уверял, что российско-германская дружба будет крепнуть несмотря на войну в прессе. И как прокомментировал британский посол: «Это не удивительно, что военный министр и министр иностранных дел пользуются различными методами, отвечая на атаку германской прессы. Но очень любопытно, что они оба были принять! царем 10-го числа этого месяца, и у них такие противоречивые ответы через два дня в печати»[179].

Царь также получал совершенно противоположные советы от членов семьи и домашних (включая Распутина), а также от различных неофициальных лиц. Более того, хотя и неохотно, но он должен был принимать во внимание мнение думы, где звучали критические высказывания о компетентности послов, военного и морского командования даже в присутствии членов императорской семьи. Но существовал и ряд других организаций — Совет представителей торговли и промышленности, финансов и сельского хозяйства, Совет объединенного дворянства