Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх

и не перестающим бушевать внутри адреналином. Предательство, потеря друзей, плен, бой в самолёте, жёсткая посадка — все эти переживания окончательно расшатали мою нервную систему. Мне необходимо было найти место — безопасное убежище, и там хорошенько отдохнуть. Но чтобы это произошло, вначале я должен был живым и невредимым покинуть место катастрофы. Я не сомневался, что падение самолёта видели в городе, а это означало, что в самое ближайшее время сюда обязательно наведаются как зеваки, так и местные органы власти. Вступать с ними в объяснения и диспуты в мои планы совершенно не входило — в моём положении не было возможности лишний раз рисковать, поэтому нельзя больше было терять ни секунды. Я и так тут чрезмерно задержался, а ведь перед уходом, мне предстояло сделать ещё одну не очень приятную работу. А именно — уничтожить все улики и следы, которые могли бы даже теоретически вывести на меня. Ведь как ни хотелось бы думать иначе, а меня обязательно будут искать, неспроста же они целый самолёт ради меня гоняли. Следовательно, к выяснению всех обстоятельств произошедшей аварии подойдут серьёзно и подключат самых опытных следователей, а те, чтобы выслужиться перед высоким начальством, станут копать максимально глубоко.

Перед смертью пилот обмолвился, что нас очень ждут в Ольденбурге и будут встречать. Исходя из того, что в самолёт меня забрали сразу с допроса, можно сделать вывод, что такое решение было принято в срочном порядке и на самом верху. Чем именно обуславливалась такая спешка, я, разумеется, не знал, но мог предположить, что раз Фишер меня опознал и рассказал о моих подвигах, то какие-то высшие чины очень захотели познакомиться с тем, кто существенно проредил нечисть из наступающей немецкой группировки. А раз с нами в полёт был снаряжён аж полковник Абвера, то можно предположить, что разведывательный отдел именно этой организации и заинтересовался моей скромной персоной.

Одним словом, меня ждали и, вероятно, были очень удивлены, когда самолёт перестал отвечать на радиосообщения. Нет сомнения в том, что уже вскоре удивление сменилось чувством тревоги, и сейчас они начинают действовать, и эти их дальнейшие шаги вполне предсказуемы. Когда они поймут, что самолёт не прилетит, пошлют на поиски несколько своих самолётов, а в это время станут обзванивать администрации городов по маршруту следования потерянной машины, подключая свои отделы на местах. И раз уж мы, отвернув от заданного курса, развернулись на сто восемьдесят градусов и полетели назад, то место нахождения искомого самолёта будет очень быстро определено.

Размышляя над этими вопросами, вернулся в салон и стал искать тару, которая мне была необходима для осуществления последнего пункта плана отхода. Одно более-менее подходящее ведро обнаружилось почти сразу. Именно в нём находилась голова полковника перед его отправкой из нашего мира в геенну огненную. Ведро, конечно, имело два пулевых отверстия, но всё же для необходимой работы оно вполне было пригодно.

Я понимал, что часть авиационного топлива наверняка вытечет в эти пулевые отверстия, пока я его из баков перенесу внутрь корпуса, но как минимум полведра у меня останется, и этого вполне достаточно. Придётся, конечно, потрудиться, но за десяток-другой ходок я сумею облить всё что находится внутри корпуса легковоспламеняющейся жидкостью, чтобы будущий пожар уничтожил все следы произошедшего на борту воздушного судна.

Да, я решил сжечь самолёт и тем самым хоть как-то запутать будущее следствие. В том, что оно будет, не сомневался, как и в том, что ищейки-профессионалы, которые будут вести это расследование, через какое-то время обязательно докопаются до истины. Всевозможные экспертизы в конце концов покажут, что это была не совсем обычная авиационная катастрофа. Опознают все тела, что сумеют найти, проанализируют полученные результаты и, когда не обнаружат моей тушки, начнут более интенсивные поиски. Вот только из-за огня выяснят они, что меня среди останков нет, далеко не сразу. Пока потушат, пока установят личности и от чего они умерли… Всё это делается не так быстро. Даже если будут спешить, то, как минимум понадобятся сутки, а то и двое, а к этому времени я уже буду далеко от этих мест, и по горячим следам им меня взять не удастся.

Именно для того, чтобы этого самого времени на отход у меня было более чем достаточно, и чтобы обер-лейтенанта Хоффмана искать стали не сразу, мне и нужен был этот пожар.

Люк в баке для заправки топлива, что располагался в крыле, обнаружил почти сразу. Не до конца открутил крышку, и остатки горючего несколькими струями сами потекли вниз. Наполнил ведро и побежал в салон…

После седьмой ходки убедился, что всё необходимое уже достаточно пропитано горючей жидкостью. Выбрался из салона и полностью отвинтил крышки топливных баков на обоих крыльях. Резко пахнущая жидкость тугой струёй хлынула на землю и, собравшись в лужицу, тонким ручейком поползла под днище.

Оставил в ведре немного топлива, закинул туда свою старую нательную рубаху и хорошенько её смочил найденной на земле палкой. Теперь для уничтожения самолёта всё было готово, осталось сделать последний шаг. Достал из кармана трофейную зажигалку, изъятую ранее у полковника, вытер о траву руки… Вот только зажечь материю не успел, потому что обомлел, услышав позади себя: «П-р-р».

Это было так неожиданно, что я даже пистолет выхватить из кобуры забыл. Не чуя ног, обернулся и увидел карету, в которую была запряжена лошадь. Вьючное животное, стоящее в метре от меня, смотрело мне прямо в глаза, а я смотрел на него и не понимал, каким образом тут очутилась лошадь по имени Манька.

— Господин, вы живы? — спрыгивая со своего места, вскрикнул солдат, который был за кучера.

В этот момент открылись двери кареты и оттуда выскочили два немецких офицера — майор и лейтенант.

«Эх, везёт мне сегодня на лейтенантов», — ошарашенно подумал я, косясь на лошадь.

На самом деле, отойдя от шока, я уже прекрасно видел, что Манька эта не наша, а заграничная, и она существенно отличается от той, с которой мы скакали по полям и лесам. И грива более светлая, и пятно на боку. И копыто заднее левое с подковой. Было очевидно, что это если не ближняя, то дальняя родственница той нашей Маньки. Тоже лошадь. Тоже четыре копыта. Тоже два глаза, хвост и грива. Тоже говорит «ф-р-р», «п-р-р» и даже иногда «иго-го». И эти две лошади, будь у них такая возможность, обязательно бы нашли общий язык и не захотели бы убивать друг друга, ведь и овса, и речной воды в реке им бы вдоволь хватило