Мифы воспитания. Наука против интуиции - Эшли Мерримен

46 % матерей считали, что споры разрушительно действуют на их отношения с дочерьми. Они воспринимали ситуацию, в которой дети оспаривали их власть, как стрессовую, непоследовательную и неуважительную. Чем больше матери и дочери спорили, тем больше первые считали, что это пагубно действует на их отношения. При этом только 23 % дочерей считало, что их споры разрушительны. Бо́льшая часть дочерей считали, что споры улучшали взаимоотношения. «Подростки продемонстрировали неожиданно глубокое понимание конфликта, абсолютно неожиданное для детей этого возраста, — говорит Холмс. — Для них конфликт — это возможность по-новому увидеть своих родителей, шанс услышать искреннее и ясно выраженное мнение матерей». Холмс удивило и то, что дочери-подростки, которые конфликтуют чаще или интенсивнее, совершенно не воспринимали ссоры как нечто деструктивное. Частота стычек не имела никакого значения. «Конечно, в какой-то момент в семье может быть слишком много конфликтных ситуаций. Тем не менее в нашем исследовании такие пары не проходили». Самым главным было то, на каких условиях конфликты прекращались. По сути, дочерям надо было высказаться и быть уверенными в том, что их услышали, а матерям — в какой-то момент пойти на уступки. Дочери нужно было победить в ряде споров, а в результате других конфликтов получить небольшие послабления.

Некоторые девочки все же воспринимали конфликт как деструктивное действие. Однако их родители этих девочек вообще не шли ни на разговоры, ни тем более на уступки. Дочерям просто говорили: «Не спорь со мной!» еще до того, как девочка успевала открыть рот. «Для таких детей даже небольшие уступки родителей — большая победа, — говорит Холмс. — Одна девочка рассказала мне, что просила у матери разрешение сделать татуировку. Мама отказала, но позволила дочери купить пару сумасшедших туфель, что ранее категорически запрещала».

«Родители, которые вступают с подростками в переговоры, знают о жизни своих детей больше, чем остальные, — считает профессор Новоорлеанского университета Роберт Лэйрд. — Родители, установившие слишком жесткие правила, заставляют детей обходить и нарушать их».

В этом противоречивом открытии есть своя логика. Мы постоянно слышим, что нельзя расслабляться, нельзя позволять садиться себе на шею. Люди считают, что если ты слишком многое позволяешь другим, то лишь способствуешь воспитанию нации нытиков и попрошаек. Даже исследование Дарлинг показало, что родители, которые разрешают детям все, не слишком успешны.

На первый взгляд наука не дает нам четкого ответа: с одной стороны, родители должны настаивать на соблюдении правил, а с другой — быть гибкими, чтобы конфликт не повредил детской психике. Может быть, ученые наконец определятся? Или мы чего-то не улавливаем в их научной логике?

Как мы определяем родителей, от которых дети могут добиться чего угодно? Эти родители сдаются, потому что не переносят плача или нытья. Они ублажают детей, чтобы те замолчали. Они хотят быть другом своего ребенка, им не нравится имидж «строгого папы», который ничего не разрешает. Такие родители очень отличаются от тех, кто выслушивает ребенка и, если тот убедительно аргументирует необходимость изменить правило, принимает решение с учетом услышанного.

К таким же результатам пришла и Дарлинг. Меньше всего подростки врали родителям, которые методично следили за выполнением правил, но в то же время были гибкими и прислушивались к мнению детей, что создавало дополнительное уважение к этим правилам. «Если обычно ребенок должен ложиться спать в одиннадцать вечера, но объясняет, что очень хочет сходить на какое-то мероприятие, родители говорят: „Хорошо, только сегодня ты можешь вернуться домой в час ночи“. Такой подход помогает детям не врать и уважать правила». Подобное сотрудничество помогает поддержать естественный авторитет родителей.

У психологов ушли десятилетия на то, чтобы прийти к такому пониманию. Лоренс Стайнберг из Темпльского университета описывает в своих книгах и статьях историческую перспективу. До начала 1970-х психология основывалась больше на теории, чем на эмпирическом опыте, и «родителей предупреждали о подростковом противоборстве и нигилизме. Отсутствие конфликта воспринималось как проявление замедленного развития», — пишет он. То есть если ребенок не бунтовал, значит, с ним было что-то не так. Эти идеи появились в 1950–1960-х благодаря таким теоретикам, как Анна Фрейд, Питер Блос и Эрик Эриксон, который придумал понятие «кризис личности». Но не будем забывать, что эти психиатры исследовали подростков преимущественно в больницах и кабинетах психоаналитиков, следовательно, имели дело в основном с проблемными детьми. В середине 1970-х начались исследования в школах. «Эти исследования показали, что 75 % подростков абсолютно счастливы и довольны своими отношениями с родителями», — пишет Стайнберг. Как ни крути, а бунт и конфликт не являются нормой. В 1976 году вышло важнейшее исследование сэра Майкла Раттера, которого многие считают отцом современной детской психиатрии, и в нем констатировалось: 25 % подростков, которые ссорились с родителями, конфликтовали с ними задолго до пубертата. То есть дело здесь совсем не в трудном возрасте и подростковом максимализме.

В тот момент ви́дение подросткового возраста в науке разделилось. Популярная психология начала гнать в тираж книги из серии «помоги себе сам», в которых подростковые годы характеризовались как период стресса и проблем, что для части семей бесспорный факт. Такая точка зрения доминировала в кино и музыке. Тысячи экспертов, работавших с подростками, страдавшими от разных расстройств, были готовы поклясться, что беспокойство и тревога — это норма жизни любого ребенка переходного возраста. Стайнберг пишет, что все малыши, образно говоря, «мягкие и пушистые», а подростки полны желчи и презрения.

Однако на протяжении двух последующих десятилетий социологи предоставили горы информации, подтверждающей, что травматические переживания в подростковом возрасте — скорее исключение, чем норма.

Только в последние десять лет ученые нашли объяснение этим двум противоречащим друг другу направлениям научной мысли. По сути, популярная психология обращается к родителям, нервничающим оттого, что их ребенок превратился в подростка. Социологи много раз опрашивали подростков, и большинство из них не видели и капли негатива во всем, что с ними происходит. Именно к таким выводам и пришла Холмс: родители считают любой спор деструктивным, а подростки — продуктивным.

«Навязанная всем нам поп-культурой картина насупленного после семейного спора человека — это эмоциональный портрет не подростка, а родителя, — пишет Стайнберг. — Родителей в большей степени, чем детей, раздражают перебранки и споры, и именно родители более склонны запоминать негативные аспекты общения со своими детьми-подростками».

Поп-культура продолжает навязывать нам бунтарский образ подростка. В последние годы к нему прибавилось утверждение, что подростки апатичны и не готовы к жизни. Часто повторяют истории об употреблении алкоголя, учащении подростковых беременностей и о том, что многие выпускники школ не в состоянии сдать итоговые экзамены, обязательные для штата, несмотря на то что успешно сдали все предметы в своей школе. В государственные университеты Калифорнии поступает треть выпускников средних школ штата. При этом шести из десяти учеников приходится учиться в классах коррекции, а половина всех выпускников школ по уровню знаний совершенно не готова к колледжу.