Имперский Грааль - Наталия Ипатова

Норм кивнул и ничего не ответил. Руб помедлил, прежде чем задать еще вопрос:

— Как она? — И тот понял.

— Она не кажется мне несчастливой. А если бы так, я бы, наверное, сделал все, что от меня зависит.

Я был виноват. Никто не поймет этой вины: я жил так, словно жизнь этой женщины прекращалась, когда я уходил, и начиналась, когда я возвращался. Будто бы ничего не было в промежутке. А на самом-то деле было. Промежуток — он и оказался жизнью. Тот, кто заполнил его — собой, батенька, малого нам не надо! — тот и победил. Потому она меня и разлюбила.

Нужна ли мне посторонняя — конкретная! — женщина, чтобы оставаться самим собой?!

Если нельзя думать о женщине, может, подумать о небе? Когда в первый раз, в новом теле, на Дикси, он посадил амфибию на воду, вдалеке от берега и пляжа, вообще от всех и вся, и вылез на крыло… бирюзовая волна наплескивалась на босые ступни. Ему никогда не было так плохо и так хорошо одновременно. Жизнь потянула его на свою сторону с безудержной силой, с какой это бывает лишь у тех, кому врач сказал, что болезнь неизлечима, и то только в золотые осенние дни, прозрачные днем, но умытые в утренних туманах.

Я здоров, я бессмертен… Я не на том берегу и не на этом, не в небе и не на земле. И якоря у меня никакого нет. Как жить человеку?

Ему стало смешно. Может, влюбиться? Первым отделением презабавнейшее существо командует. Интересно, как это будет? Упал-отжался?

На мобилизованной Натали крупными буквами было написано: «Плохая идея!»

В казарму бойцы возвращались шумной и усталой толпой: уже смеркалось, и до праздника оставался час, ну или там полтора. Только переодеться и вытянуться, дав спине отдых. У дверей на мужскую половину столкнулись с девчонками: те, тяжко отдуваясь, тащили из аккумуляторной проволочную корзинку с фарфоровыми патронами. Еще и закричали в голос, когда Одинг попробовал стащить один, и зашипел-заплевался.

— Уй-й-й, горячий! Зачем им?

Дверь на женскую половину приоткрылась — и закрылась.

Они в халатиках. Ноги видно. Не загорелые, босые ступни в тапочках без задников… Брюс уже и забыл, когда в последний раз видел женщину босиком. Эти цельнолитые спецкостюмы, а кроме них — пятнистый камуфляж и армейские ботинки… Девушка от парня отличается только тем, что не может собрать рассыпавшийся трак. Ну и уборная у них в другом конце коридора.

Полутора часов в самый раз хватило, чтобы отстоять очередь в душ и надеть чистый комплект униформы. Майки есть белые и черные. Вторые практичнее, но, поколебавшись, Брюс выбрал белую. В черном работают, в белом отдыхают, я это от Рассела знаю. Ну, не то чтобы он это специально говорил, но разве у меня глаз нет? Белое светится в тропической ночи. Она тут у нас не так чтобы тропическая, но сегодня обещали тепло.

Заодно, пока стояли в очереди в душ, разгадали тайну фарфоровых патронов. Девчонки шуровали туда-сюда, и в приоткрытые двери Брюсу удалось рассмотреть голову Аби, водруженную на стол, с ликом торжественным и печальным и густо намазанным чем-то белым. Вокруг были разложены давешние патроны, а длинные волосы Абигайль — намотаны на них. Все вместе это напомнило Брюсу голову Медузы на щите. Глаза у нее были красиво подведены. Китри нарисовала себе такие же, но это зря. Китри маленького роста, рыженькая, волосы пострижены коротко, а надо лбом квадратно. Черная линия по нижнему веку только лишний раз подчеркнула квадраты лица, которое, сказать по правде, и так слишком незаметно переходило в шейку. И все равно все они, все — были красивы. В цветастых платьях. В босоножках. Пальчики и пяточки, и ногти на ногах накрашены.

— Не фиг пялиться! — рявкнул комод. — У тебя свое есть!

Настроение у комода уже пару часов было какое-то гнилое. Тирод со своими забили жестянками и пакетами все подкроватное пространство, и куртки у них топорщились на боках и под мышками. У девчонок из Третьего осоловевшие глаза, их даже танцевать не вытащить: объелись на кухне колбасными обрезками и ложки от салатов устали облизывать.

Брюс опустил глаза и обнаружил в руке банку с пивом. Пиво шло прекрасно, проливалось в глотку, как прохладный шелк. Ну, если оставить на совести автора эту метафору насчет шелка в глотку… Какая-то музыка, а он от музыки, оказывается, отвык. Ее ж запретили, музыку. Да он и музыку-то заметил, только когда ее выключили. Ставрос прошел к своему месту за главным столом, с ним приближенные: миз Эдера и два бессменных помощника — Бротиган и Кэссиди. Староста приготовился произнести речь. Норм… где Норм? Ага, рядом с Игнасией Монти. Она любит поговорить, а он слушает и молчит. За столиком с ними доктор Лемма неостановимо рассуждала про изменения костной ткани у детей в условиях повышенной гравитации. Напилась. Интересно, это Норм специально? Какое удовольствие можно найти в обществе толстой болтливой ведьмы?

Отчим ведь не за приключениями на край Галактики подался, а за Брюсом присмотреть и денег заработать.

— А что у меня есть, — сказала Аби, останавливаясь с той стороны голографического плетня и будто бы не к ним обращаясь.

«Есть» у нее банальный ключ на цепочке, с пластиковой биркой и номером 8/65. Андерс посмотрел на ключ с вялым интересом и с куда большим — Брюс голову бы дал на отсечение — на девушку.

— Третье у нас в кармане, — пояснила Аби, усмехаясь, как взрослая. Она и правда как взрослая: яркий накрашенный рот, тщательно выведенные брови. Непривычное чужое лицо. Завитые волосы уложены в сложную прическу, как в старой видеодраме, из тех, где женщины все в длинных платьях с большим вырезом. Вырез у нее, ахха… упасть и провалиться.

— А от чего ключик-то?

— От кладовки при прачечной. Третье думает, что у них все схвачено. Но им — негде. Не в общей же казарме, как ты понимаешь. Иди… меняйся.

— Аби… ты золото и мед! Ты знаешь? — Андерс подскочил к ней, она, смеясь, отдернула ключ, но комод, «проламывая» нарисованный плетень, все равно чмокнул ее, куда дотянулся… она на полголовы выше, зафиксировал беспристрастный Брюскин взгляд. — Где взяла?

— С завхозом потанцевала.

— Что, и только?

— Ну, еще выпила на брудершафт?

— …и только?

— Ему хватило.

— Когда надобно вернуть?

— Да оставим в замке, утром сам найдет. Так даже лучше: а то сейчас он его, того и гляди, потеряет.

— Ээ… погоди, не торопись…

Они удалились куда-то за угол, живо обсуждая подробности совместного бизнеса. Брюс остался один, но ненадолго. Перед ним возник Товия, совершенно обескураженный и на удивление совсем не пьяный, а за ним Китри, как на прицепе, и тоже с таким видом, будто ей прилетело из-за угла подушкой. Товия сунул Брюсу теплую банку пива и какую-то нераспознанную вяленую морскую нечисть.

— Комода видел?

— Ну…

— У него правда, есть нечто?

— Правда, — признался Брюс. — Эээ… только, кажется, ему самому…