Одна осень одного королевства - Анари Хони

Жить здесь взаперти ему определённо не нравилось. Ночные кошмары в совокупности с дневными душевными метаниями, да ещё и с непосильным трудом, которым нагружали каждого члена братии монастыря, постепенно доводили до ярости, смешанной в равной доле с отчаянием. Парню казалось, что ещё пара дней таких мучений и он удерёт прямо через неприступную стену, окружающую двор.

– Брат Матис! – позвал кто-то за дверью. – Утро!

Уильям снова поёжился, новое имя раздражало его не меньше, чем стрижка. Когда «новопосвящённый» высказал Бенедикту своё недовольство относительно имени, тот лишь в очередной раз добродушно улыбнулся и поучительно произнёс.

– «Матис» означает «Божий дар»! Если ты не хочешь быть даром Божьим, то назову тебя Уотан!

Кто-то из стоящей рядом стражи хихикнул, Уильям непонимающе приподнял бровь.

– Это значит «безумный», – заключил епископ. – Потому что любой, кто не хочет принять такое благодатное имя, безумен. Я так считаю.

Виконт недовольно фыркнул.

– Ну и вдобавок, – ободрил его священник, – в монастыре нет ни одного Матиса, так что я смогу при надобности легко найти тебя среди братии. – Хотя, и Уотана тоже ни одного нет.

– Это издевательство, – снова пробубнил юноша, одеваясь, и добавил громко: – Я проснулся! Иду!

После непривычной ему общей утренней молитвы и скромного, но весьма вкусного завтрака, Уильям почувствовал себя чуть лучше, раздражение поутихло, терпения немного прибавилось. Но впереди был трудовой день, и он с неприятным предчувствием ожидал, что именно выпадет ему сегодня – чистить конюшню или полоть монастырский огород. Но задание попалось на удивление приятное – ежедневный уход за садом. Всё, что требовалось от садовника в разгар осени – полить деревья, стоящие далеко от специально подведенных оросительных каналов, собрать поспевшие фрукты и, возможно, кое-где подровнять розовые кусты, которые цвели здесь до самых заморозков.

Уильям вздохнул с облегчением, направляясь к широкому зелёному саду. Деревьев в нём было много, но все фрукты поспевали в разное время, и на сегодняшний день вряд ли могло выпасть много работы, да и погода не была засушливой, дождь прошёл два дня назад, поливать ничего не придётся.

Юноша неспешно прошёл через двор, оснастившись необходимым инвентарём, сделал крюк, огибая остановившуюся перед воротами повозку, вошёл под высокую белёную арку, ведущую через внутреннюю стену двора в сад, и замер. Короткое эхо шагов прокатилось по каменному своду, а в памяти Уильяма встала картина из недавнего сна. Впереди, за аркой маячили пышно цветущие розовые кусты, чуть дальше видна была стена, увитая виноградной лозой.

Сердце вдруг заколотилось с неожиданной силой, парень закрыл глаза, глубоко вдохнул, стараясь выбросить нахлынувшие воспоминания из головы.

– Боже, за что? – прошептал он, снова открывая глаза. – Нельзя даже мечтать о тебе, – сердце не прекращало буйствовать, но Уильям, стиснув зубы, продолжил идти, стараясь не отрывать взгляда от земли, не замечать картины, ещё слишком ярко манящей из памяти ожиданием чуда, разочарования и стыда.

Кто мог подумать, что именно сегодня, именно после такого сна, вызывающего смешанные чувства романтической тоски и собственной вины, в саду останется не собранным именно виноград? И именно Уильяму придётся заняться его уборкой.

Поставив большую плетёную корзину на землю рядом с собой, виконт нехотя потянулся за спелыми тёмно-фиолетовыми гроздями, яркими пятнами покрывшими водопад густой зелени. Рука так и тянулась пройти сквозь извилистые лозы, чтобы ощутить за ними пустоту закутка между монастырской стеной и живой изгородью, где сегодня ночью пряталась от него Мари.

В памяти тихим переливом прокатился её смех, зазвучал как наяву незабываемый ласковый голос. Юноша прикрыл глаза, снова вспоминая её образ, пальцы коснулись прохладных листьев, и он, повинуясь мимолётному мечтанию, медленно протянул руку сквозь виноградник. Сантиметр за сантиметром раздвинув тугие вьющиеся ветви, подался чуть вперёд, и пальцы врезались в ледяную стену. Никакого закутка не было, не было чуда, не было Мари. Едва родившаяся несбыточная надежда почернела, подобно розовым лепесткам, в пламени отчаяния и развеялась прахом. Уильям вздохнул, рука скользнула по шершавому камню.

– И о чём я только думаю?

– Брат Матис! – раздался звонкий мужской голос за спиной виконта. Тот чуть не отпрыгнул в сторону от неожиданности, но, едва сдержавшись, лишь быстро убрал руку от шуршащей листвы и обернулся с чуть глупой улыбкой. – О чём это ты таком думаешь? – весело спросил молодой монах Анкэль. Этот голубоглазый жизнерадостный парень был первым, с кем Уильям познакомился в монастыре. Он состоял на должности местного «гонца» – разносил известия из мира по обители. Анкэль прямо-таки лучился энергией, а вере его, пожалуй, могли порадоваться многие братья. Молодой человек считал наибольшим своим счастьем служение Богу и людям, высокие стены монастыря ни в коей мере не урезали его духовной свободы, а возможно даже надёжно защищали от истощения. И в своём ограниченном служении он едва успевал изредка есть и спать, стараясь помочь всем и каждому, а уж в миру он попросту забыл бы о любом отдыхе, бросаясь с головой в беду любого ближнего. Новопосвящённого Матиса Анкэль сразу решил взять под своё крыло. В первый же день рассказал обо всех правилах и устоях обители, показал двор и основные здания, поделился всеми своими мыслями и планами на будущее, касающимися служения. Попытался вызнать что-нибудь о прошлом молчаливого юноши, но когда тот хмуро отказался открывать тайны своей мирской жизни, не стал настаивать и тут же сменил тему, с пониманием решив, что послушник ещё не готов изливать душу.

Самому Уильяму общество разговорчивого брата немного надоедало, но в то же время, когда тот был рядом, мысли не так рьяно устремлялись к воспоминаниям о Мари и отчаянным планам побега.

– Я? – переспросил Уилл, пытаясь вернуться мыслями обратно в образ Матиса. – Да так, ни о чём.

– Готов поспорить, – заулыбался неожиданный собеседник, – мечтал выбраться отсюда.

– Почему ты так решил? – удивился виконт.

– Все иногда мечтают об этом, непросто бывает привыкнуть к новой жизни. Но здесь ведь не тюрьма, здесь наш дом, и все мы пришли по своей воле. Эту слабость нужно просто пережить.

– Может быть… А ты что делаешь в саду? – вопрос мог показаться невежливым, но за те четыре дня, что юноша пробыл в монастыре, он успел понять, что Анкэль нигде не появляется просто так, не выполняет обычных повседневных работ. Он почти всегда ищет кого-то из братьев и занимается невероятно срочными и важными делами, ведомыми, наверное, одному ему и, возможно, настоятелю монастыря.

– Я несу тебе радостную весть! – выдал парень, и Уильям ощутил, что по спине вновь бегут противные мурашки. Какую новость может считать радостной рьяный монах? Его отправят в затворничество? Дадут ещё пару-тройку непосильных заданий? Принесут в жертву? Что?! (нужно сказать, представления о монашестве у виконта не совсем соответствовали действительности).