Перст судьбы. Лирин - Алина Углицкая

Она была прекрасна. Эта маленькая амаррская сучка. Злобная, капризная дрянь, чьи руки были по локоть в крови тех мужчин, которых она отправила на алтарь своей кровожадной богини. Если бы он только мог, он бы содрал с нее этот шелк, распластал на горячем песке… или нет, приковал бы ее к столбу, точно так же, как она приказала приковать его самого. Вот тогда бы он ей показал, кто здесь настоящий хозяин.

Если бы она была в его власти!..

Взгляд левантийца прикипел к ее груди, обтянутой тонким шелком, сквозь который темнели соски, похожие на две спелые вишни. И рот бывшего центуриона наполнился тягучей слюной от неудержимого желания попробовать на вкус эти крошечные комочки плоти. Он представил, какие они упругие, сладкие, с тонким ароматом дорогих благовоний…

Эйхард тряхнул головой, отгоняя секундное наваждение. Стиснул зубы сильнее. Но это не помешало его члену наполниться кровью и ожить в этот самый неподходящий момент.

Он хотел. Хотел эту амаррскую сучку.

Прищурившись, левантиец тяжелым взглядом следил, как Эсмиль ди Маренкеш усаживается в кресло, подготовленное для нее. Все мужчины на площади ждали ее сигнала, послушно уткнувшись взглядами в землю. Даже палач, замерший у столба рядом с пленником, застыл, глядя в песок. Только Эйхард смотрел в сторону балдахина поверх склоненных голов. Он один остался стоять, не согнув головы, не отведя глаз, не испытывая ни малейшего трепета, если не считать так некстати проснувшегося вожделения.

И в какой-то момент она глянула на него. Глянула прямо в глаза. И весь мир остановился, сузился до одной-единственной точки, в которой эти двое остались наедине.

Это было как удар под дых. Как разряд молнии, ударившей в самое сердце. Как вспышка новорожденной звезды.

Исчезла площадь, исчезли рабы и слуги, исчезли звуки флейт и назойливая барабанная дробь. Даже запахи перестали существовать.

Остались только он и она. Разделенные жалким десятком шагов. Смотрящие друг другу в глаза.

И он ожидал увидеть в ее глазах что угодно. Насмешку. Презрение. Брезгливость. Превосходство и желание унизить его, растоптать.

Только не растерянность. Только не вину, которую невозможно было спутать ни с чем иным.

Она смотрела на него так, словно просила прощения за свои действия, за то, что ему придется сейчас испытать. И на ее лице застыло отчаяние, которое она всеми силами пыталась скрыть от него.

Вот она подняла руку, подавая сигнал. Палач крякнул, отошел на два шага, поигрывая кожаной плеткой, которую все это время держал в руках.

– Сто плетей, парень, – сообщил он со знанием дела. – Если после этого ты будешь не в состоянии самостоятельно доползти до шаграна – тебя отправят прямехонько на алтарь. Так велела наследница.

Она сама не знала, зачем сказала эти слова. Просто так, практически на пустом месте возникло желание ударить, растоптать, сбить с ног этого человека. Увидеть его стоящим на коленях, с опущенной головой. Увидеть страх в его глазах и покорность. Даже сейчас, стоя прикованным к позорному столбу, он меньше всего походил на раба. Слишком прямой была его спина, слишком высоко поднятой – голова, слишком дерзким – взгляд. Даже железный ошейник, блестевший на солнце, казался скорее наградой, чем унижением.

Роковые слова сорвались с ее губ в момент гнева. Гнев давно испарился, но приказ был озвучен и требовал выполнения.

Спрятав руки в складки туники, Лирин стиснула кулаки.

Рядом с ее бархатным креслом на небольшом пуфике пристроилась Аини. Глаза девочки горели от предвкушения, она с нетерпением осматривала площадь, не забывая при этом поедать засахаренные вишни из серебряной вазы, которую держал перед ней, стоя на коленях, Сиану – один из дворцовых мальчишек-рабов.

– Думаешь, он выдержит сто ударов? – скривившись, Аини окинула прикованного тана скептичным взглядом. – Спорим, он упадет после тридцатого?

– Выдержит, – тихо проговорила Лирин, сжимая кулаки еще сильнее. – Должен выдержать.

– Ну-ну. На твоем месте я бы не делала поспешных прогнозов. Он не выглядит слишком уж крепким. Сначала Ульнара оттачивала на нем свое мастерство, теперь ты…

Лирин вздрогнула. Сравнение с бывшей хозяйкой Эйхарда было ей неприятно.

– Тебе его жаль? – раздраженно поинтересовалась она.

– Смеешься? – Аини, пожав плечами, кинула в рот еще пару вишен. – Мне жаль те сто скерциев, которые ты отдала за него. Боюсь, он их так и не отработает.

– И это все, что тебя интересует?

– А тебя интересует что-то еще? Этот раб всего лишь очередная вещь, купленная во славу нашего Дома. Разве не так?

Разговор грозил стать слишком опасным. То ли это был обман зрения, то ли игра света и тени, но Лирин показалось, что в глазах Аини мелькнуло странное выражение. Девочка словно в чем-то подозревала сестру.

А может, подозревала, что это уже не сестра?

Сердце Лирин сжалось в неосознанном страхе. Нет, она просто трусиха. Никто не может знать о подмене и уж тем более – догадываться. Но то, что Аини ведет двойную игру, было очень похоже на правду.

Нужно быть осторожнее с этой девочкой. Для своих тринадцати лет она слишком хитра.

– Так. Ты абсолютно права.

С каменным лицом Лирин подняла руку, давая сигнал палачу.

Взвизгнули, взлетев до фальцета, пронзительные звуки флейты – и оборвались. Над площадью повисла тревожная тишина, в которой, медленно нарастая, словно издалека, звучала барабанная дробь. Она раздавалась все громче и громче, сливаясь с дыханием толпы, перекрывая его. А вместе с ней росло напряжение, заставляя даже самых крепких мужчин невольно поеживаться. Каждый раб во дворце, так или иначе, побывал в руках палача, и сейчас каждый из них думал об этом.

Наконец, барабанная дробь достигла своего пика и смолкла. В наступившей тишине, пропитанной напряжением, под шумный выдох толпы палач нанес первый удар.

Свист плети разорвал тишину.

Удар – и на испещренной шрамами спине тана возник новый рубец, мгновенно заполнившийся кровью.

Еще удар – и второй рубец лег рядом с первым, почти вплотную.

Лопнула кожа. Первая струйка крови потекла вдоль позвоночника. Эйхард сжал зубы так, что побелели желваки на скулах, но ни один звук не вырвался из его горла.

Палач наносил удары с ювелирной точностью, отточенной годами работы. Рубцы ложились ровными рядами, один к одному, словно росчерки алой краски. Пот заливал левантийцу глаза, боль туманила разум. В какой-то момент его ноги предательски ослабли, он навалился на столб, к которому был прикован, надеясь, что эта опора не даст упасть. Вгрызся зубами в твердое дерево, заглушая рвущийся наружу вымученный стон. И тут же услышал хриплый шепот палача:

– Держись, парень! Еще шестьдесят ударов.