Дом Солнца - Наталия Павловская

Хмурый Кореец подошел к ребятам, уселся на песок, снял сандалии.

Саша грустно сообщила:

– А у нас скоро картошка будет готова.

– Да-да… – кивнул Кореец, – картошка… Это именно то, что нужно…

Саша продолжала вглядываться в темноту.

Солнце шагал вдоль моря, перекладывая тяжелую канистру из руки в руку. Наконец он подошел к выброшенному морем изогнутому, отполированному бревну, поставил канистру, присел на бревно, как на скамейку, болезненно поморщился. Если сильно напрячь зрение, на другом берегу залива можно было увидеть точку костра. Солнце знал, что там сидит Саша. Знал он и то, что ей сейчас грустно. И немного страшно. Солнце хотел открыть канистру, но помедлил…

Хуан наблюдал за ночной букашкой, взбирающейся по стебельку, и ласково бормотал по-испански:

– Куда же ты карабкаешься? Зачем? Ты хочешь попасть на небо?.. Ты глупая: небо начинается сразу за твоей головой. И не нужно лезть так высоко.

Поглядев на Хуана, Саша подсела к Малому и Скелету, спросила шепотом:

– А Хуан, он вообще кто?

Малой жонглировал испеченными картошками и ответил, не отводя от них глаз:

– Хуан? Чилиец.

– Настоящий чилиец?! – изумилась Саша. – Как Виктор Хара?!

– Он сам был на стадионе «Сантьяго», – сообщил Скелет.

– Чудом живой остался, – добавил Малой, – потом коммунисты вывезли его в Москву.

Скелет и Малой говорили тихо, но Хуан услышал, откликнулся буднично, медленно подбирая русские слова:

– Там, на стадионе, были хиппи. Иностранцы. Хунта ловила всех, кто похож на хиппи. Мужчины с длинными волосами. Женщины в брюках… Они помогли мне сбежать. Пожалели. А их расстреляли…

И Хуан, вместе с остальными, стал чистить картошку.

А Саша заплакала. Ей вдруг стало так жалко всех: Хуана, который пережил такой ужас, о котором Саша только слышала из газет на политинформации. Скелета, которого все время шпыняет Малой. Малого, потому что он всегда старается для других, а его никто не принимает всерьез. Корейца, который тоскует по своей Галине, а Галина, как угадала своим девичьим чутьем Саша, его не любит… Герду, которая, это Саша тоже прекрасно понимала, влюблена в Солнце… И почему-то самого Солнце. Почему – этого Саша не знала, просто его было жалко… Но больше всего стало жалко себя. И страшно: куда она приехала, с кем, зачем… И по маме с папой соскучилась… Они уже поужинали, наверное…

– Ты что? Перестань, ну, подруга! – бросились жалеть Сашу Скелет и Малой. – Ты из-за Хуана, да? Так вот же он, живой-здоровый. И никакие колеса его не берут!

– А, я тоже ревела, когда узнала, – махнула рукой Герда.

– Не плачь, Принцесса, – улыбнулся и сам Хуан, – мертвые тоже грустят, когда живые плачут.

Но Саша уткнулась лицом в коленки и зарыдала еще горше. Кореец жестом показал: «Оставьте ее, пускай поплачет».

Солнце сидел один на берегу. Канистра стояла рядом. Он так и не открыл ее. Костер на другом берегу залива погас.

И был другой день.

Хуан с неизменной трубочкой сидел на самой верхней площадке маяка, созерцательно уставившись в сторону горизонта.

– Горе ты наше! Доторчишься когда-нибудь! – крикнула ему Герда, прижав ко лбу ладонь козырьком.

– Я не торчу – я ищу нирвану, – сообщил со своей высоты Хуан.

Грустная Саша почесывала спящего Пацифика.

Подошел Скелет, гордо демонстрируя грампластинку в ярком конверте:

– Лукай! Мне Малой на день рождения «Пинк Флойд» подарил.

– А у тебя что, сегодня день рождения? – удивилась Саша.

– Не, у меня в декабре.

– А почему же он сегодня подарил?

– Это он заранее. Мало ли что зимой будет… Герда! Зацени!

И Скелет пошел хвастаться Герде, которая упоенно мастерила феньки из бисера.

А Саша ушла в сараюшку, плюхнулась на матрац, положенный на пол и застеленный лоскутным одеялом, – свою постель.

Заботливый Скелет нахмурился, взглядом показал Герде на Сашу.

Герда снисходительно хмыкнула, но, отложив свое рукоделие, пошла в сарай.

– Чего киснешь? Пошли купаться? – предложила Герда.

– Не пойду я, – Саша даже головы не повернула.

Герда подошла ближе, вопросительно склонила голову.

– Мне, наверное, вообще лучше уехать, – глухо пробормотала Саша.

Герда присела рядом с Сашей на матрац:

– Из-за Солнца, что ли?

– …Мне кажется, он просто посмеялся надо мной, – неожиданно призналась Саша. – Привез и бросил. А я, как маленькая глупая девочка, навоображала себе…

Герда перебила Сашу с возмущением:

– Да ты что?!! Это ж надо такое придумать про Солнце! «Привез и бросил»! Да ты совсем не знаешь Солнце!

Саша хмуро посмотрела на Герду.

– Ты, что ли, знаешь?

– Знаю!

– Ну и сколько ты его знаешь?..

Герда задумалась и усмехнулась:

– Всю жизнь.

Герда отвернулась и глухо призналась:

– И любила его, кажется, всю жизнь… Ну, обычно, как девушка… А когда ты появилась… Мне очень обидно стало. Хотя, если честно, он не говорил мне, что любит, мы даже не… не встречались. Но я надеялась. До тебя. А сейчас поняла: я могу его любить как друга. Это тоже счастье… Но тебе я не обещаю, что мы подружимся. Понимаешь?

Саша кивнула и спросила:

– Так ты думаешь, что я для него что-то значу?

– Он же Солнце, – горько улыбнулась Герда. – Солнце не может греть кого-то одного и принадлежать кому-то одному не может.

– Я так не умею, – подумав, призналась Саша.

– Дело твое, – пожала плечами Герда, – но, конечно, я могу и ошибаться… блин, что-то я слишком добрая сегодня… не к добру. – Герда поднялась и пошла во двор.

– Ну и что же мне – сидеть и гадать: придет он сегодня, не придет… – беспомощно спросила Саша вслед ей.

Герда бросила через плечо:

– Кстати, баба Оля классно гадает!

А баба Оля вошла в дом с миской зеленого гороха с грядки. В кухне Кореец, отдавшись творческому порыву, расписывал диковинными цветами, петухами, птицами белоснежные стены печи.

– Только не ругайтесь, – предварил возмущение бабы Оли Кореец. – Не понравится – все закрашу.

– Да чего уж, рисуй, – махнула та рукой, – мой Колька тоже рисовать любил. Говорил: «Я, мам, в город поеду на художника учиться».

– А выучился на кого? – спросил Кореец, выводя кисточкой затейливое петушиное перо.