Башня Ласточки - Анджей Сапковский

– Потом приведешь ее ко мне.

Филин оперся о поручень крылечка, ударил по стойке окованнойрукояткой нагайки.

– Здравствуйте, рота!

– Здравия желаем, господин коронер!

– Многие из вас, – заговорил Скеллен, когдаотзвучало эхо хорового рева банды, – со мной уже работали, знают меня имои требования. Пусть они пояснят тем, кто меня не знает, чего я жду отподчиненных, а чего у подчиненных не одобряю. Так что я не стану впустую глоткудрать. Сегодня же некоторые получат задания и завтра на рассвете отправятся еговыполнять. На территорию Эббинга. Напоминаю: Эббинг формально – королевствоавтономное и формально же у нас там нет никаких юридических прав, поэтомуприказываю действовать обдуманно и осторожно. Вы остаетесь на императорскойслужбе, но запрещаю этим похваляться, чваниться и неуважительно обращаться сместными властями. Приказываю вести себя так, чтобы не обращать на себя особоговнимания. Ясно?

– Так точно, господин коронер.

– Здесь, в Рокаине, вы гости и вести себя должны, какподобает гостям. Запрещаю покидать выделенное жилье без особой надобности.Запрещаю контакты с гарнизоном форта. Впрочем, офицеры придумают что-нибудь,чтобы вы не бесились от скуки. Господин Харшейм, господин Бригден, извольтеразместить подразделение по квартирам!

– Едва я успела с кобылы слезть, Высокий трибунал, аДакре цап меня за рукав. Господин Скеллен, говорит, хочет с тобой поболтать,Веда. Ну, что было делать? Пошли. Филин за столом сидит, ноги на столе,нагайкой себя по голенищам похлестывает. И, как говорится, просто с мосту,дескать, я, что ли, та самая Жоанна Сельборн, которая причастна к исчезновениюкорабля «Звезда Юга»? Я ему на то, что ни в чем меня не обвинили. Он в смех.Люблю, говорит, таких, которых ни в чем обвинить нельзя. Потом спросил,врожденный ли у меня дар ВДВ, чуйности, значит. Когда я подтвердила, онзадумался и говорит: «Я думаю, этот твой дар мне против чародеев сгодится, нодля пользы придется иметь дело с другой персоной, не менее загадочной».

– Свидетельница уверена, что коронер Скеллениспользовал именно эти слова?

– Уверена. Ведь я же чуйная.

– Продолжайте.

– Тут наш разговор прервал гонец, весь в пыли, видать,коня не жалел. Срочные у него были для Филина вести, а Дакре Силифант, когда мына квартиру шли, сказал, мол, носом чует, что гонцовые вести нас еще до вечерав седла загонят. И верно, Высокий трибунал. Не успели мы толком об ужинеподумать, как половина ганзы уже в седлах была. Мне повезло, потому как взялиТиля Эхрада, эльфа. Я рада была: после нескольких дней пути задница, Высокийтрибунал, у меня болела, страх сказать… Да и месячные как раз начались какназло…

– Извольте воздерживаться от красочных описаний своихинтимных осложнений. И придерживаться темы. Когда вы, свидетельница, узнали,кто такая эта «загадочная персона», о которой упоминал коронер Скеллен?

– Сейчас скажу, только ведь какая-то очередность все жедолжна быть, иначе все запутается так, что опосля не распутаешь! Те, что тогдаперед ужином с такой спешкой коней седлали, погнали из Рокаина в Мальхун. Ипривезли оттуда какого-то подростка.

Никляр был зол на себя. Да так, что чуть не плакал.

Ну почему он не послушался советов умных людей? Почему забылсказку о вороне, которая не умела держать клюв на запоре. Сделал бы, чтоположено, и вернулся домой, в Ревность. Так нет же! Взбудораженныйприключением, гордый тем, что раздобыл верхового коня, чувствуя в мешкеприятную тяжесть монет, Никляр не удержался, чтобы не щегольнуть. Вместо тогочтобы из Клармона вернуться прямо в Ревность, поехал в Мальхун, где у него быломножество знакомцев, в том числе и несколько девушек, к которым он, таксказать, питал… В Мальхуне он хорохорился, будто гусак весной, шумел, хвалилсяконем на майдане, ставил выпивку в корчме, кидал деньги на стойку с миной ивидом если не принца крови, то по меньшей мере графа.

И рассказывал.

Рассказывал о том, что четыре дня назад произошло вРевности. Рассказывал, то и дело менял версию, добавлял, фантазировал, наконец,брехал прямо в глаза – что вовсе не мешало слушателям. Завсегдатаи корчмы, иместные, и приезжие, слушали охотно. А Никляр трепался так, будто все зналпрекрасно. И все чаще в центре надуманных им историй оказывался он сам.

Уже на третий вечер его собственный язык накликал на егоголову неприятности.

При виде людей, вошедших в корчму, в помещении наступилагробовая тишина. И в ней звон шпор, щелканье металлических застежек и скрежеторужия прозвучали зловещим знаком, вещающим с вершины звонницы.

Никляру не удалось разыграть из себя героя. Его схватили ивыволокли из корчмы так быстро, что он задел за пол каблуками не больше трехраз. Знакомые, которые еще вчера, выпивая за его счет, клялись в дружбе догроба, теперь молча головы чуть ли не под крышки столов повтыкали, словно бытам, под столами, неведомо какие чудеса творились либо голые бабы отплясывали.Даже присутствовавший в корчме помощник шерифа отвернулся к стене и словечка немолвил.

Никляр тоже не молвил, не спросил, за что и почему.Изумление обратило его язык в негнущийся и сухой пенек.

Усадили его на коня, велели ехать. Несколько часов. Потомбыл форт с частоколом и башней. Майдан, заполненный громыхающей, обвешаннойоружием солдатней. И изба. В избе три человека. Командир и двое подчиненных,сразу было видать. Командир – небольшой, чернявый, богато одетый – былосновательный в речи и на удивление вежливый. Никляр аж рот разинул, когдауслышал, что его просят извинить за хлопоты и доставленное беспокойство, аодновременно уверяют, что ничего плохого ему не сделают. Но не дал себяобмануть. Эти люди очень напоминали ему Бонарта.

Ассоциация была на удивление точной. Интересовал их именноБонарт. Это было вполне естественно, поскольку именно собственный Никляров языкзагнал его в западню.

Когда его вызвали и он принялся рассказывать, ему напомнили,что надобно говорить правду, не приукрашивая. Напомнили вежливо, но сурово иубедительно, а тот, кто напоминал, тоже богато одетый, все время игралокованной плетью и глаза у него были мерзостные. Злые.