Тайна "Железной дамы" - Юлия Нелидова

Обернувшись к подсудимой, Иван Несторович начал. Он говорил, ловя себя на мысли, что рассказывает словно ей одной, сбивался, пытался отвести взгляд, но не выдерживал и минуты. По мере того как его объяснения приближались к чудесной кульминации, подбородок Ульяны поднимался, и она наконец вскинула на доктора глаза. Но что за взгляд скользнул из-под ресниц? Не удивление, не восторг и даже не облегченное ликование. Ненависть! Ульяна Владимировна окатила Иноземцева яростным взглядом, явно желая его пристрелить, будь у нее в руках пистолет. Потом сжала зубы и опустила глаза, а когда подняла вновь, они заискрились слезами, и смотрела девушка в сторону. По щекам градом покатились слезы.

– О господи… – прошептала она. – Как я могла так ошибаться? Он жив? Мой Ромэн жив?

Словно против воли, словно в порыве внезапно нахлынувшего чувства счастья, вполне убедительно разыгранного, она протянула руки месье Эйфелю, тот даже привстал, отвечая на ее порыв.

– Что значит – истопник? – вскричал Шарль Лессепс, не спешивший радоваться преждевременно. – Как вы это поняли? Объясните нам еще раз!

Лессепс-старший схватился за грудь и всем весом оперся на трость. Говорить он не мог, настолько был ошеломлен. Казалось, вот-вот старика удар хватит.

Но и сам Иван Несторович пребывал в не меньшем недоумении. Как же так? Столько треволнений, столько усилий, чтобы вызволить ее, а она кривит губки и, кажется, готова убить на месте за спасение. Где же причитающаяся благодарность?

Тут у дверей возник шум, толпа жандармов раздалась в сторону, и вошел Ташро в сопровождении медицинского эксперта, который нес саквояж Иноземцева с микроскопом, позабытый в Префектуре. Будто сквозь пелену тумана, проводил взглядом Иван Несторович комиссара полиции, будто сквозь плотную плеву, слушал его доклад о потерянном Жако Бюше, который, как оказалось, и вправду до больницы Дьё не доехал. В морге же заявили, что впервые о таком слышат, однако пригласили инспектора отыскать истопника среди множества неопознанных тел.

«Может, оклемался и улизнул из повозки, – предположил один из санитаров. – Такое бывает».

Увы, в этом случае у полиции не было никаких сведений о сбежавшем из повозки работников морга истопнике. Не нашли даже тех, кто выезжал в тот день к вокзалу Аустерлиц.

А Иноземцева это нисколько не удивило. Он стоял и улыбался, глядя перед собой пустыми глазами, и точно вживую видел Ульянушку, переодетую санитаром из морга. Он и не сразу расслышал просьбы Ташро подготовить микроскоп, чтобы продемонстрировать доказательства своего открытия. Точно под гипнозом Иван Несторович приступил к прибору и ни слова не произнес, пока его устанавливал, и лишь бросал опасливый взгляд на Ульяну. Та с живостью следила за всеми манипуляциями доктора, сияла фальшивой улыбкой и переглядывалась со своим новым мнимым дядюшкой.

После получасового хоровода вокруг микроскопа, под сбивчивые объяснения Иноземцева и высокомерное поддакивание эксперта – а пожелали поглазеть на легочную ткань пневмокониозного под покрывным стеклом все присутствующие – явился третий гость. Так вышло, что возникший ажиотаж из-за распахнутого гроба на судейской трибуне притупил всеобщую бдительность, да и жандармы, объятые любопытством, вместо того чтобы стеречь вход, топтались за спинами Лессепсов, Эйфеля, Ташро и Герши, вытягивая шеи, пытаясь заглянуть за крышку гроба на груду обгоревших костей.

Двери распахнулись весьма неожиданно вновь, дабы в третий раз потрясти ажурные стены цитадели правосудия бесцеремонным вторжением.

– Это опасная преступница, и я требую, чтобы немедленно ее передали в руки полиции Российской империи! – словно громом среди ясного неба прогремели слова, сказанные по-русски, тоном и голосом столь знакомым Иноземцеву, что тот с трудом поверил ушам своим, а когда обернулся – то и своим глазам.

В зал суда явился Делин. Потрепанный котелок набекрень, старый редингот нараспашку, нелепые сапоги с широкими раструбами, усы, как и в былые времена, торчком, глаза, метавшие молнии, – все это придавало бывшему исправнику весьма комичный вид.

Судья Бенуа тотчас разгневанно застучал молотком по столу, а жандармы бросились непрошеному гостю наперерез.

– Я не позволю прикасаться к представителю закона Российской империи, – Кирилл Маркович выпростал руку для защиты, но, заметив Ивана Несторовича, забасил еще пуще. – Иноземцев, что же вы, не признали своего давнего знакомца? Или до сих пор дар речи не обрели, а? Скажите этим синим чудилам, чтобы не лезли на рожон.

– Кирилл Маркович, qu’est-ce que vous faites[18]… о! Pardonne-moi, что… что вы здесь делаете? Как вам удалось сюда попасть?

– Что я делаю? – Делин нервно сжал кулаки и сделал движение к Ульяне, в удивлении хлопавшей мокрыми ресницами. – Третий год я вынужден гоняться за этой фурией! Три года, шельма проклятая! По всей Европе. Я потерял службу, чин, место, все! По ее вине! И явился сюда, чтобы вернуть все на свои места. Мне – мою прежнюю жизнь, а государю – Элен Бюлов. Что я здесь делаю? Арестовываю ее.

Бенуа ни слова не понял по-русски, но грозный тон пришельца судье пришелся не по вкусу – он снова забарабанил своей судейской колотушкой.

– Выведите вон этого наглеца. Неслыханная дерзость! Неужели успели принять закон, позволяющий такую чудовищную бесцеремонность?

– Позвольте, я ему объясню, – подался вперед Иван Несторович.

– Кто это такой? Вы его знаете, месье Иноземцев? Он тоже русский? Переведите нам, чего он хочет?

– Это… – протянул Иван Несторович, отчаянно заламывая руки, бледнея, краснея и уже начиная дрожать. – Это больной, он болен, он мой пациент… Он страдает тяжелой формой мизантропии… Не понимаю, как он нашел меня… Видимо, проследил… И вообразить сложно, как это ему удалось…

– Что «малад», что такое «малад»![19] – взвинтился Делин. – Что за малад-мармелад! Тамбур мармелад!

Иноземцев бросил на исправника несчастный взгляд, а потом вновь обернулся к судье и Лессепсам.

– Простите, ради бога, клянусь, я сам с ним объяснюсь. Он бывает буен… Поэтому, умоляю вас, ваша честь, велите господам полицейским не подходить к нему слишком близко, – и, вновь обернувшись к Делину, быстро заговорил по-русски: – Вас самого сейчас арестуют. Лучше уйти. Господин слева от меня – это комиссар полиции, месье Ташро. Поглядите, как сверкают его глаза, он очень хочет познакомить вас со здешними казематами.

– Меня не запугать, Иноземцев, вашими казематами. Легко сюда попал, легко и выберусь, уж поверьте мне на слово. Но вижу, вы чудесно по-ихнему лопочете, так что силь ву пле, мон шер, переведите, что это за птичка сидит на скамье подсудимых, что за персонаж. Пусть знают, ибо не ведают, раз даже наручников на нее не надели. Тьфу! – Он сделал три широких шага к Ульяне и, ткнув в нее пальцем, яростно прокричал, наивно полагая, что слова его понятны всем: – Повторяю, эта девица – печально известная ловкачка и авантюристка – Элен Бюлов, она же Ульяна Владимировна Бюлов, она же Элен Боникхаузен, украла из казны его величества российского императора алмазов на несколько миллионов рублей, опозорила чуть ли не весь штат Департамента Петербургской полиции, обокрала великого ученого, готовившего полет на аэростате, также повинная во множестве убийств и мелких краж, а ныне выдает себя за другого человека. Она должна быть немедленно… – Делин, плюясь и багровея, бросил еще несколько неистовых реплик в том же духе.