Тайна "Железной дамы" - Юлия Нелидова

Иноземцев уже не слушал. Побелев, он замер, чувствуя близость неминуемой катастрофы. Если еще раз исправник произнесет «Элен Бюлов», тонкости перевода с русского на французский не спасут – всем непременно захочется узнать, кто это такая, чье имя созвучно с именем подозреваемой, и отчего пришелец так настойчиво тычет в нее пальцем.

– Мизантропия… – качая головой, проронил Иноземцев и осекся.

Первым вышел из оцепенения комиссар Ташро. Он собрал глубокую морщину на переносице, помычал в раздумьях и продолжил, обращаясь к Ивану Несторовичу:

– Месье Иноземцев, мы все глубоко сочувствуем вашему пациенту, но не могли бы вы мягко намекнуть ему о присутствии в зале суда судьи Бенуа, всеми уважаемых господ Лессепсов, месье Эйфеля, которых он привел в немалое недоумение своим эксцентричным появлением, а также и о моем скромном присутствии и присутствии десятка бравых жандармов, уже готовых его тотчас же препроводить в камеру.

– Я только что это сделал, – почти огрызнулся Иван Несторович, к несчастью не знающий, что делать, и готовый выть от отчаяния. Но поразмыслив мгновение, обернулся к Делину и процедил сквозь сжатые зубы:

– Вы не в России находитесь. Это Франция! Другая страна, другие законы. А здешняя полиция имеет обыкновение приглядываться к иностранцам, в особенности к тем, кто является возмутителем спокойствия.

– Ульяна Владимировна последует сейчас за мной! Мне плевать, Франция это или Америка! Пусть хоть Луна или Юпитер, – не унимался Кирилл Маркович.

– Просто так вам ее не отдадут, и вам это прекрасно известно. Ведь вы не разучились здраво рассуждать? Прошу вас, идите, Кирилл Маркович, а не то накликаете на всех нас беду. Я объясню позже… Ульяна ни в чем не повинна… Я все вам объясню. Но после.

– Иноземцев, вы как были болваном, так и остались, – вновь разозлился бывший исправник.

– Это начинает переходить всякие границы, – возмутился судья и, привстав, так яростно заколотил колотушкой, что полетели от столешницы щепы. – Кто-нибудь выведет этого деревенщину и солдафона вон? Вам здесь не «Камеди Франсез», да и театр Шатле на том берегу Сены! Чего вы уставились на него? – гневно бросил он жандармам. – Уведите его прочь. Или сюда явится месье Пийо и приведет целый отряд.

– Ваша честь, – выдохнул, вскакивая, Шарль Лессепс, у которого дрожали руки. – Молю вас, не зовите никого. Не нужно свидетелей. И без того сегодняшнее собрание превосходит нелепостью любой балаган. Отец не выдержит этого, ему минул восьмой десяток. Поглядите, он бел как бумага! Кто вы такой, господи? – отчаянно прокричал он Делину, но тот ответил лишь кислой гримасой и только приготовился к очередной тираде, Шарль перебил его, обратившись к Иноземцеву так, словно обращался к святому:

– Прошу вас, месье доктор, уведите этого человека. Кто он на самом деле, мы не станем выяснять, только пусть он исчезнет. Ваша честь, позвольте, месье доктор сам разберется со своим больным?

Если не сдвинуть сейчас эту гору, гора раздавит всех присутствующих, как муравьев. Иван Несторович сделал глубокий вдох, робко шагнул к бывшему исправнику, с выражением такого отчаяния во взгляде, что тот… сжалился. Или устал, или же чудом осознал, что ему не добиться сегодня желаемого. Ярость овладевала им ненадолго, поостыл и на этот раз – выругался напоследок, с жаром сплюнул на мраморный пол и зашагал к дверям.

– Я до вас доберусь, – крикнул он через плечо.

Несколько мгновений после его ухода зал суда пребывал в абсолютной тишине, прерываемой гулким звуком удаляющихся шагов по галерее. И не сразу судья Бенуа сообразил крикнуть одному из жандармов, дабы тот проводил странного месье к выходу – мало ли где еще по пути тот набуянит.

– И как только он смог войти? – проронил Бенуа, опускаясь в кресло. – И это ваша чрезмерная осторожность, месье Лессепс! Без должной охраны Дворец Правосудия – проходной двор. Я зря распустил почти весь свой штат сегодня.

«Вот оно что», – промелькнуло в голове потерянного Иноземцева. А он наивно полагал, что французы столь яро взялись блюсти права своих граждан, и потому донельзя сократили число стражников на Сите, дабы слишком большое количество их не выглядело попыткой покуситься на чьи-либо права и свободы. Месье Лессепс готов был жертвовать чем угодно, лишь бы смерть внука не слишком задержалась в памяти говорливых и своенравных парижан.

С ужасом на лице Иван Несторович проводил удаляющуюся фигуру Делина. Как машина, следующие полчаса он объяснял, кем был этот странный месье, выдумывая на ходу плохо связанную историю, и страшная досада овладевала им. Не покидало ощущение, что он совершенно напрасно ввязался во весь этот балаган. Действительно, балаган, отец Ромэна был прав. «Камеди Франсез»! От беспрестанного гогота присутствующих – возбужденных, перепуганных, пребывающих в полоумном недоумении, – у Ивана Несторовича заложило уши. Зал суда с раскуроченным гробом на трибуне, отец и дед, мечтающие похоронить кого угодно под именем своего сына и внука, лишь бы ничего не могло помешать панамской афере, месье Эйфель, едва не за грудки хватающий то одного доктора, то второго, умоляя объяснить, отчего те предположили, что обгоревший труп не является женихом его ненаглядной племянницы и можно ли это считать неоспоримым доказательством ее невиновности. А в довершение всего Ульяна, восседавшая в центре, как пленная Мария-Антуанетта, с той лишь разницей, что ее ждала не казнь, а свобода, но свободе этой она не удосужилась даже уголком рта улыбнуться. Слезы на ее щеках уже высохли, она глядела в сторону так, словно все происходящее нисколько ее не касалось.

Дьявол и тот не ведал, что творилось в ее голове.

Так бы стоял, глядя на девушку, Иноземцев, не слыша и не видя ничего вокруг, если бы судейский молоточек не заставил его вздрогнуть.

– Итак, – провозгласил Бенуа. – Если перед нами лежит тело Жако Бюше, а не Ромэна Виктора Лессепса, не вижу смысла держать более барышню Боникхаузен на скамье подсудимых. Дело возвращается вам, Ташро. Бог в помощь. Не намерен и минуты здесь задерживаться и наслаждаться ароматами паленого трупа под носом, за что спасибо месье Иноземцеву и месье Герши. Разрешите откланяться.

Судья поднялся, а следом вдруг поднялся и Лессепс-старший, все это время он не проронил ни слова и едва боролся с волнением. Ничего не сказал почтенный предприниматель и в этот раз, а лишь вынул из кармана сюртука в несколько раз сложенный листок бумаги и бросил его на колени сына, сидевшего рядом. Тот, подняв записку, прежде чем ее развернуть, с изумлением поглядел на старика.

– Прочти, – хрипло проронил Фердинанд Лессепс.

Пальцы Шарля тотчас заплясали, задрожали, зашелестев бумажкой.

– «Ромэн пока жив. Читайте газеты. Доброжелатель». Где вы это взяли, отец? Когда?

– Нашел в кармане своего сюртука, когда явился сюда. Процесс не успел еще начаться.

Листок с наклеенными буковками из газетных вырезок ходил по рукам. Уже в который раз сегодня стены дворца Фемиды сотрясались от всеобщих изумленных возгласов. Иноземцеву лишь краем глаза удалось взглянуть на черненькие пляшущие закорючки на бумаге, но интереса записка у него не вызвала.