Берсеркер: Безжалостный убийца - Фред Томас Саберхаген

Хоксмур погрузился в размышления. Он обдумывал некоторые предельно серьезные аспекты его новых взаимоотношений с леди Женевьевой.

На последнем этапе втайне выполненной операции Хоксмур попытался отладить — очень, очень осторожно! — некоторые из периферийных программ леди. Ник надеялся, что это поможет Женевьеве легче перенести шок, связанный с осознанием ее нового положения. Точнее даже, ее новой формы существования. Хоксмур изо всех сил старался не переборщить с отладкой. Как только Ник привел леди Женевьеву в сознание, она сразу же принялась то умолять, то требовать, чтобы Хоксмур в точности рассказал, что именно с ней произошло.

И Ник снова стал объяснять леди сложившуюся ситуацию, стараясь причинить Женни как можно меньше боли.

Через несколько минут после того, как Хоксмур спас леди Женевьеву с обреченного курьера — тогда ее душа еще как-то держалась за плоть, данную ей от рождения, — и благополучно перенес ее на свой корабль, медицинский робот «Крапивника» сообщил, что женщина получила травмы, не совместимые с жизнью. Он сказал, что, даже если погрузить женщину в глубокий анабиоз до тех пор, пока появится возможность оказать ей наиболее высококлассную медицинскую помощь, прогноз исключительно неблагоприятен.

Тогда Ник понял, что у него нет другого выхода. Несмотря на все его геройство и усилия медиробота, мозг леди Женевьевы вскоре должен был умереть. А после того как это произойдет, никакой терапевт или хирург, будь он хоть человеком, хоть роботом, не сможет уже восстановить личность Женевьевы, ее неповторимую индивидуальность.

Пока Николас — или его изображение в виртуальной реальности — рассказывал эту историю, Женни — или ее изображение — беспомощно глядела на него, чуть приоткрыв рот, так что были видны белые зубки. Сейчас они, насколько понимала Женни, находились где-то в центре аббатства, на полпути к огромному западному нефу, и неспешно шли на восток, любуясь настенной росписью Лучи послеполуденного солнца проникали через огромный витраж в западной стене и оживляли несколько поблекшие краски росписи. Ник про себя подумал, что этот витраж не настолько великолепен, каким, по слухам, было круглое окно-розетка в Шартрском соборе, но все же производит немалое впечатление.

— Таким образом, госпожа моя, как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мне оставалось, — подвел итоги Хоксмур. — Я записал вас. Я спас структуру вашего сознания, суть вашей личности и практически всю вашу память.

Благодаря недавно проделанной легкой корректировке периферийных программ леди Женевьева на этот раз сохранила достаточно спокойствия, чтобы ответить Хоксмуру. Со всей вежливостью, какой требовало положение знатной дамы, Женевьева еще раз поблагодарила Николаса за свое спасение. И сразу же после этого она настоятельно попросила, если не сказать потребовала, как можно подробнее объяснить ее нынешнее положение.

Очень довольный тем, что самый сложный момент разговора пройден без лишних осложнений, Хоксмур перешел к подробностям. Впрочем, он по-прежнему старался говорить как можно деликатнее. На этот раз Николас слегка изменил тело леди Женевьевы и сменил наряд, воспользовавшись оказавшимися под рукой многочисленными видеозаписями с участием прекрасной леди. Впрочем, они оказались у него под рукой отнюдь не случайно. Растущее преклонение перед леди Женевьевой еще несколько месяцев назад заставило Хоксмура начать собирать фотографии и пленки, на которых был запечатлен ее облик, И чем ближе к дате свадьбы, тем больше становилось этих записей.

Ник много что мог порассказать о процессе создания ее образа, каким он существовал на нынешний момент. Он мог бы привести головокружительное количество подробностей-Но с леди Женевьевы оказалось и этого довольно. Она резко оборвала рассказ Ника и властно потребовала, чтобы Хоксмур помог ей вернуться в живое тело, и причем принялся за дело немедленно, сию же секунду.

— Ник, я понимаю, что вашей целью было… что вы сделали это, чтобы спасти мне жизнь. Вам это удалось, и я нам за это благодарна. Действительно благодарна.

— Моя госпожа, это было самое малое, что я…

— Но я не могу продолжать жить в таком непонятном состоянии, без тела. Сколько потребуется времени, чтобы его восстановить?

Хоксмур боялся того момента, когда ему придется откровенно ответить на этот вопрос.

— Госпожа моя, мне очень жаль, что я вынужден это говорить… Но раз вы спрашиваете… Я не смог найти ни единого способа, которым это можно было бы сделать.

Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда Николас и Женевьева обогнули угол с несколькими колоннами и оказались в южном, поперечном нефе собора — если пользоваться координатами той виртуальной реальности, в которой они сейчас пребывали. Они находились рядом с местом, которое, как известно было Хоксмуру, следовало бы называть Уголком поэтов, поскольку здесь было похоронено много корифеев литературы. Но в настоящий момент леди Женевьеву не интересовала ни изящная словесность, ни архитектура. Она подняла голову и осмотрелась, словно взгляд несуществующих глаз мог проникнуть через камень и стекло виртуального собора и увидеть микросхемы и платы, создающие эту призрачную реальность.

— Где мы находимся на самом деле? — настойчиво спросила она.

— Если пользоваться этими терминами, Женни, — кстати, могу ли я продолжать называть вас этим именем? — мы сейчас, как я пытаюсь объяснить, пребываем на борту «Призрака», яхты вашего мужа. Премьер не имеет ни малейшего понятия, что вы находитесь здесь.

— И он даже не догадывается? — Женевьева была потрясена и изумлена, но Хоксмур осмелился думать, что в голосе ее звучит и некая надежда. — Я думала: может, вы сделали это по его приказу?

Нику даже в голову не приходило, что у леди может возникнуть такое подозрение.

— Сейчас я все объясню, — сказал Хоксмур. — Но уверяю вас, премьер Дирак даже не подозревает, что вы живы — в каком бы то ни было виде. Он поверил, что вы мертвы, что вы погибли во время взрыва вместе со всеми пассажирами курьера.

— Так, значит, вы ему не сказали…

К несказанному облегчению Ника, в этих словах было больше расчета, чем обвинения.

Он поспешил успокоить Женевьеву:

— Я ничего не сказал ни ему, ни кому бы то ни было другому.

— А почему?

— Почему я ничего не сказал вашему мужу? — Внезапно Хоксмур почувствовал себя неуверенно, и это заставило его занервничать. — На то есть свои причины. Я не прошу прощения за свое поведение, но вы, конечно же, вправе рассчитывать на объяснение.

— И где же оно?

— Что ж… Женни, когда мы впервые встретились… Я имею в виду тот момент, когда вы впервые взглянули на меня и заговорили со мной… Это произошло в той огромной лаборатории на борту биостанции — еще тогда, когда никто и не подозревал о нападении берсеркеров, — и у меня сложилось впечатление, что вы глубоко несчастны. Я был прав?

Женевьева заколебалась.

— Я был прав?