Арабский кошмар - Роберт Ирвин

Вейн соразмерил шаг с вихляющей походкой Фатимы.

– Можно до тебя дотронуться?

– Нет. Я разваливаюсь на части.

– Это проказа?

– Нет. Если бы…

– Я думал, ты уехала из Каира. Я ездил за границу тебя искать.

– Нет. Я никогда не смогу покинуть Каир.

– Что ты здесь делаешь? Общаешься с сестрой?

– Нет. После нашего побега мы расстались.

– Но о тебе заботятся Корню и его собратья. Это твои друзья?

– Нет. Поначалу я так думала, но мы лишь временные союзники. Я совершаю свои убийства, а они укрывают меня от преследования,

– Ты убиваешь кого попало?

– Нет. Ты меня удивляешь, Майкл. Я-то думала, ты или твой учитель уже усматриваете связь. И эмиры, и нищие, открыто или тайно – все они были клиентами моего отца.

– Ты имеешь в виду деда?

– Нет. Родителями моими были его мысли и ее тело.

– Ты не всегда изъяснялась так двусмысленно.

– Нет. Времена меняются. Увядает рассудок моей сестры, а с ним и мое тело.

– Так ты убьешь Кошачьего Отца?

– Нет. Для меня он чересчур силен. Я не осмеливаюсь к нему приближаться. Ты должен сделать это за меня. Если ты любил меня когда-нибудь, убей его. Убей и завладей Домом Сна. Убей его, пока со всеми вами не приключилась беда. Если ты любил меня когда-нибудь, сделай это. Спровадь старика в могилу.

Вейн чуть было не сказал, что все еще любит ее, но вспомнил слухи об убийствах, еженощно совершаемых в Каире, вспомнил передававшиеся из уст в уста отвратительные подробности. Скромная девушка, которую он некогда знал, превратилась в безжалостную вампиршу. Некоторое время они шли молча. Вейн думал о том, как крался в тот вечер за Отцом. Он не питал любви к учителю и не обманывал себя, полагая, будто учитель питает хоть малейшую любовь к нему, но мысль об убийстве Отца была ему противна. Тот был такой худой и жилистый, с высохшей шершавой кожей и почти торчащими наружу острыми костями. Он предпочел бы убить его во тьме, пока старик спит, но тот, казалось, никогда не спал. Вейн вообразил его распростертым на полу, немигающим взглядом открытых глаз уставившимся в потолок.

Они приближались к оживленной улице Байн-аль-Касрейн. Фатима обернулась и подняла руку, явно в знак прощания. Вейна охватило отчаяние.

– Пойдем со мной. Я найду место, где мы сможем пожить.

– Нет. Я же говорила, что разваливаюсь на части. Я быстро теряю силы и цвет лица.

– Мы еще встретимся?

– Нет. Разыщи мою сестру. Тебе бы стоило ее полюбить. Она испытывает вожделение к тебе и не отказывает никому из мужчин.

– Здесь я найду твою сестру?

– Нет, уже нет, но в конце дня ее часто можно найти в Городе Мертвых.– И с этими словами убийца вновь взмахнула рукой и скрылась в толпе.

Вейн вернулся в Дом Сна и в ту ночь вновь настроился увидеть сон о том, как он еще раз оказался в потайной комнате. Зулейка повернулась к нему и спросила, появится ли ее невидимая подруга. Он кивнул, и она отвернулась к стене, напевая, а он начал сосредоточиваться. Постепенно несколько трещин отделились от стены и повисли в воздухе, как завитушки дыма. Потом, тоже постепенно, эти завитушки дыма приняли некую форму, наполнились цветом, и перед ними, бледная и дрожащая, возникла Фатима, лепившая сама себя и сгущавшаяся в воздухе. Они испытали ее загадками. Зулейка забавлялась, поддразнивая духа, но Вейна, очарованного бесстрастным круглым ликом и твердыми ответами Фатимы, манили мысли более серьезные. Зулейка беспрестанно, лихорадочно его ласкала, но он сидел, не замечая этого, не сводя глаз с ее воображаемой подруги.

Приснился ему и сомнамбула у ворот Зувейла. С кинжалом в руке сомнамбула вышел из клетки. Улица ходила ходуном под громадными ногами негра, а свет и тени носились по замкнутому пространству неровными диагоналями. Один раз сомнамбула обернулся, и в свете факелов блеснули расширенные белки его глаз и серебристые разводы пота.

За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Нет, все-таки это странно! Ушную серу обнаружить у себя под ногтями я предполагал, но земля там откуда? Начну сызнова. За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Материал он для моей истории идеальный – податливый, склонный витать в облаках. Но, думаю, его достоинства в качестве материала для повествования по-человечески должны считаться недостатками. По-моему, он человек бесхарактерный и пассивный. Знай себе лежит и ждет, когда его развлекут или, в качестве альтернативы, неприятно удивят. Поэтому я с величайшим удовольствием расскажу о том, что произошло с ним в дальнейшем. Ложитесь поудобнее на своих кушетках, расслабьтесь и слушайте. Сейчас вы услышите, что произошло с ним потом…

Бэльян рылся на Байн-аль-Касрейн в отбросах базара в поисках гнилых фруктов и овощей – без особого успеха, ибо сновали там и арабские мальчишки, а они, будучи поопытнее, хищными птицами бросались на сгнившие лакомые кусочки. Потом Бэльян почувствовал, как кто-то – женщина – смотрит на него и даже пытается поймать его взгляд. Он поднял голову и увидел молодую женщину с едва прикрытым чадрой лицом, с нежностью взиравшую на него. Веки ее затрепетали; она отвернулась и едва заметным взмахом руки позвала его за собой.

Вскоре они свернули с широкой Байн-аль-Касрейн и двинулись по уступчатым, мощенным булыжником переулкам, которые постепенно становились все темнее и уже. Идти в этой части Каира приходилось как бы в вечной ночи. Лишь в редких развалинах возникали свет и пространство. Женщина, ни разу не оглянувшись, торопливо шла вперед, пока они наконец не оказались в маленьком внутреннем дворике. Она постучала в дверь, глубоко утопленную в стене, и кликнула тех, кто находился по другую сторону. Дверь открыл исполинского роста нубиец, и она, войдя, обернулась и поманила Бэльяна внутрь. Бэльян следом за ней вошел в сад. Впереди тянулась прекрасно ухоженная кипарисовая аллея, в конце которой стояла садовая беседка. На ступеньках беседки сидела юная дама, почти девочка, без чадры, но с ног до головы закутанная в шелка и расшитую парчу. Над головой у нее порхала златоглазка, а пальцы ее были унизаны кольцами с драгоценными камнями. Одной рукой она задумчиво подпирала голову, а в другой держала веер из павлиньих перьев.

Когда Бэльян вошел в сад, она не шевельнулась и продолжала все так же печально смотреть вдаль. Хотя женщина, которая привела Бэльяна, исчезла, в саду они были не одни, ибо перед беседкой сидел, греясь на солнце, старик в грязном белом тюрбане, а привратник стоял у Бэльяна за спиной. Бэльян направился было к даме, но через несколько шагов почувствовал у себя на плече руку привратника.

– Смотрите и слушайте, – сказал нубиец.

В тени беседки возникла обезьяна. На ней был золотой ошейник с цепочкой, и стояла она прямо, почесываясь. Она поклонилась даме, а потом повернулась к Бэльяну, сверкнув двумя рядами прекрасных зубов.