Изумруды пророка - Жюльетта Бенцони

— Красиво, правда? — произнес Осман-ага, явно очень гордый тем, какое впечатление произвели сокровища на этих гяуров, с которых всегда так трудно бывает сбить спесь, уж очень они самодовольные.

— Великолепно, — совершенно искренне признал Альдо, — но я надеюсь, что у вас все же существует опись всего этого богатства. Хотя и не представляю, как это можно описать!

— Для молодой Турции нет ничего невозможного! Все учтено, вплоть до самого мелкого камешка, все записано в книги, которые находятся в соседней комнате.

— И вы знаете, где… где помещается каждый предмет?

— Это немножко другое дело. Знаем… в общих чертах. К примеру, вот здесь лежат тысяча сто двадцать три аметиста, — пояснил он, указывая на первую попавшуюся чашу.

— В таком случае не могли бы вы сказать нам, — перебил его Адальбер, — где находятся драгоценности, принадлежавшие султану Мураду Второму, отцу Завоевателя? Мы пишем о нем книгу, и нам необходимы все подробности, какие только можно найти…

Хранитель сокровищницы жестом бессилия широко развел руки:

— Они здесь, среди всех других, и это вполне естественно, потому что после Мурада их носил его прославленный сын, а после того — его наследники. Наиболее старинные драгоценности находятся вот в этой витрине.

— Не могли бы вы ее открыть? Довольно трудно разглядеть, что там внутри. Дело в том, что драгоценности лежат… в некотором беспорядке.

— Но ведь это лишь усиливает впечатление богатства и роскоши! Разве не так?

— Тем не менее эти витрины меня несколько шокируют: в древние времена довольствовались тем, что складывали драгоценности в ларцы. А то, что мы видим, слишком напоминает прилавок торговца и, как мне кажется, выглядит не совсем достойно!

Вытащив из кармана маленький ключик, Осман-ага открыл указанный ему длинный стеклянный ящик, и Морозини, запустив туда длинные ловкие пальцы, стал поочередно извлекать украшения и раскладывать их на соседней витрине. Но ничего, напоминавшего «Свет» и «Совершенство», он не нашел. Вот разве что золотую цепь, к которой была подвешена очень крупная грушевидная жемчужина с чудесным блеском, и эта жемчужина явно должна была дополняться двумя другими камнями, потому что по обеим сторонам от нее висели пустые колечки…

— Изумительно! — снова вполне чистосердечно восхитился он. — Но ведь это ожерелье неполное. Думаю, это та самая цепь, которую видел один бургундский путешественник XV века в Адрианополе на груди у султана. Описание жемчужины, которое он оставил в отчете о своих приключениях, как будто в точности соответствует тому, что мы видим, но он упоминал еще о двух изумрудах…

Осман-ага неожиданно разнервничался. Поспешно выхватив цепь из рук Морозини, он бросил ее как нечто, не имеющее ни малейшей ценности, на пыльное сукно, устилавшее дно «прилавка», сгреб туда же прочие украшения, заботливо разложенные венецианцем на стекле соседней витрины, захлопнул крышку и запер ее на ключ.

— Да что это с вами? — удивился Адальбер, который наблюдал за ним с любопытством энтомолога, присматривающегося к какому-нибудь редкому насекомому. — Вам что — не нравится эта жемчужина? Но ведь она очень красивая…

Конечно, красивая, но у меня создается впечатление, что тут прямо-таки настоящий заговор! — воскликнул хранитель сокровищницы с внезапной яростью — Зачем всем этим людям почти одновременно понадобились именно проклятые камни? Правда, у каждого находился какой-нибудь предлог, но я все-таки поговорю с министром и думаю, что в результате никого больше в сокровищницу не пустят!

— Неужели нас так много? — удивившись, поинтересовался Морозини.

— На мой взгляд, многовато. Так что давайте, господа, мы с вами на этом расстанемся!

— Погодите минуточку! К вам приходило много посетителей, которые интересовались бы вот этим ожерельем?

— Да уж, я бы сказал, даже слишком много! Вы — третий и четвертый!..

— А кто приходил до нас?

— Понятия не имею. Какой-то мужчина, какая-то женщина… И вообще, вас это не касается!

— Еще одну минутку! — остановил его Адальбер. — Почему вы называете исчезнувшие изумруды проклятыми камнями?

— Это тоже вас не касается. В любом случае в сокровищнице их давным-давно уже нет! Слуга покорный, господа, всегда рад оказать услугу!

Произнося эти любезности, Осман-ага одновременно ущипнул себя за правое ухо, потом тихонько свистнул и трижды постучал по столу.

Охрана двинулась к посетителям с явным намерением без лишних церемоний вывести вон, и Альдо с Адальбером распрощались с хранителем с максимальной скоростью и минимальной вежливостью.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Адальбер, пока они вдвоем шли через сад. — Похоже, не мы одни интересуемся «Светом» и «Совершенством», которые здесь называют «проклятыми камнями». У этого типа вид был вроде бы даже испуганный?

— Еще какой испуганный! Видел, какую пантомиму он разыграл перед тем, как выпроводить нас за дверь?

Ты имеешь в виду, что он дернул себя за ухо, свистнул, а потом постучал по столу? Я едва удержался от смеха: он был прямо-таки неотразим, когда все это проделывал!

— Хорошо сделал, что удержался: здесь считается, что подобные манипуляции предохраняют от сглаза, только стучать надо обязательно по деревянному предмету!

— Хотел бы я знать, что за всем этим кроется? Альдо устало пожал плечами.

— А я сейчас даже и не уверен, что меня это интересует. Во всем случившемся я вижу только одно: нить снова оборвалась! И думаю только об одном: куда нам теперь податься?

— Во всяком случае, одно утешение у нас остается: если нить оборвалась для нас, то она оборвалась и для наших конкурентов, а конкуренты, по-видимому, — у нас объявились, и их не так уж мало. Но я с тобой согласен: удар оказался жестоким, — я ведь был совершенно уверен в том, что мы сегодня же увидим собственными глазами «Свет» и «Совершенство»…

— И затем нам пришлось бы искать способ извлечь их оттуда как-нибудь так, чтобы нас не пристрелили на месте или же не арестовали за кражу и потом расстреляли, что, в общем, одно и то же… Турки, похоже, начисто лишены чувства юмора… И все же, если поразмыслить, я начинаю спрашивать себя…

Он остановился в тени кипариса и, чтобы дать себе время подумать, закурил, задержав взгляд на прелестной беседке, увенчанной чем-то вроде приплюснутого сверху купола.

— Ну, и о чем же ты размышляешь? — нетерпеливо поинтересовался Адальбер.

Если бы мы смогли узнать, почему еврейские «Свет» и «Совершенство» здесь называют «проклятыми камнями», может быть, мы к чему-нибудь и пришли бы. Ты не знаешь историка или, может быть, какого-нибудь археолога, который…

— Археолог никогда не бывает «какой-нибудь»!

— Хорошо, пусть не какой-нибудь! Так вот, кого-то, кто хорошо был бы знаком с историей оттоманских султанов?