Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди

Группа не набралась, но три молодых человека выразили готовность учиться в свободное время при условии, что я стану вести занятия на дому. Двое из них — парикмахер и клерк — были мусульмане. Третий — индус, владелец небольшой лавки. Я согласился учить их, ничуть не сомневаясь в своих преподавательских способностях. Мои ученики порой уставали, но я сам работал не покладая рук. Иногда случалось, что нашим занятиям мешали какие-нибудь неотложные дела, однако я не терял терпения. Ни один из них не стремился к глубокому знанию языка, но двое добились значительных успехов примерно за восемь месяцев занятий. Эти двое могли теперь вести на английском языке свою бухгалтерию и написать простое деловое письмо. Амбиции парикмахера не распространялись дальше желания понимать своих клиентов. Таким образом, благодаря занятиям два ученика получили возможность приумножить свои доходы.

Я остался доволен результатами собрания. Мы решили собираться, насколько помню, раз в неделю или раз в месяц. Собрания проходили более или менее регулярно, и на них мы свободно обмениваясь мнениями и идеями. Скоро в Претории не осталось ни одного индийца, с которым я не был бы знаком. Не осталось и тех, о чьем положении я ничего бы не знал. Я решил познакомиться с британским агентом в Претории, мистером Джейкобом де Уэтом. Он искренне сочувствовал индийцам, хотя и не пользовался практически никаким влиянием. Тем не менее он согласился помогать нам по мере сил и пригласил меня навещать его в любое время.

Затем я связался с железнодорожными властями и заявил, что их поступки по отношению к несчастным индийцам не могут быть оправданы никакими существующими правилами. В качестве ответа я получил письмо, в котором говорилось, что билеты первого и второго класса будут проданы только «правильно одетым» индийцам. Конечно, я ждал совсем не такого ответа, поскольку теперь получалось, что начальник станции может решать, кто одет правильно, а кто — нет.

Британский агент в Претории показал мне документы, имеющие отношение к условиям жизни индийцев. Похожие бумаги я получил и от шета Тайиба. Из них я узнал о той жестокости, с которой индийцев изгоняли из Оранжевой Республики.

Одним словом, во время пребывания в Претории я успел основательно изучить социальное, экономическое и политическое положение индийцев в Трансваале и Оранжевой Республике. Тогда еще я не догадывался, до какой степени полезными окажутся эти сведения в будущем. Я рассчитывал отправиться домой в конце года или даже раньше, если раньше же закончится процесс, ради которого я приехал.

Но Богу было угодно распорядиться моей судьбой иначе.

Мне кажется лишним подробно говорить здесь об условиях жизни индийцев в Трансваале и Оранжевой Республике. Тем моим читателям, которым все же хотелось бы получить полное представление об этой проблеме, я рекомендую обратиться к другой моей книге — «Истории сатьяграхи в Южной Африке». А сейчас я расскажу об этом лишь вкратце.

Индийцы Оранжевой Республики были лишены всех прав специальным законом, который был принят в 1888 году или даже ранее. Если индиец решал остаться здесь, то мог работать только официантом в гостинице или найти себе любую другую, но непременно тяжелую и невыгодную работу. Всех торговцев изгнали, выплатив им лишь номинальную компенсацию. Они протестовали, составляли петиции, но все оказалось тщетным.

Довольно строгий закон был принят в Трансваале в 1885 году. В него внесли поправки в 1886-м. Согласно этому закону все индийцы, въезжая в Трансвааль, были обязаны платить три фунта подушного налога. Они могли приобретать землю лишь в специально отведенных местах, но на практике даже и тогда эта земля не становилась их собственностью. Они не имели права голоса. Все это зафиксировал специальный закон для азиатов, хотя к индийцам в полной мере относились и законы для цветных. Согласно последним индийцы не могли ходить по тротуарам и им не дозволялось покидать свои дома после девяти часов вечера без специального пропуска. Интересно то, что практическое применение закона было довольно гибким, пока дело не касалось индийцев. Тех, кто выдавал себя за «арабов», никак не ограничивали. Итак, в конечном счете все зависело от милости или немилости полицейских.

Мне довелось воочию убедиться в том, насколько несправедливыми были эти законы. Вечерами я прогуливался с мистером Коутсом, и мы редко расходились по домам раньше десяти часов. Что, если меня арестуют? Мистер Коутс почему-то тревожился из-за этого сильнее, чем я сам. Ему приходилось выписывать пропуска своим чернокожим слугам, но как мог он выписать такой пропуск мне? Его можно было получить только от своего хозяина. Да и если бы я даже пожелал взять его, а мистер Коутс был бы готов мне его дать, документ считался бы неверно составленным и моего друга обвиненили бы в мошенничестве.

Тогда мистер Коутс или кто-то из его товарищей отвел меня к государственному атторнею доктору Краузе. Выяснилось, что мы с ним принадлежали к одной корпорации юристов в Англии. Он возмутился, узнав, что мне нужен пропуск для того, чтобы выходить из дома после девяти вечера. Он посочувствовал мне и вместо пропуска дал письмо, разрешавшее находиться вне дома в любое время без вмешательства полиции. Я постоянно носил письмо с собой, но так сложилось, что оно мне ни разу не понадобилось.

Доктор Краузе пригласил меня к себе в гости, и мы, можно сказать, стали добрыми друзьями. Иногда я заглядывал к нему. Он познакомил меня со своим более знаменитым и влиятельным братом, работавшим прокурором в Йоханнесбурге. Во время Англо-бурской войны он попал под трибунал за участие в подготовке к убийству английского офицера и был приговорен к семи годам тюремного заключения. Кроме того, старшины юридической корпорации лишили его права заниматься адвокатурой. По окончании боевых действий его освободили и торжественно приняли обратно, разрешив вернуться к практике.

Эти связи оказались полезны в моей дальнейшей общественной деятельности и значительно облегчили работу.

Последствия нарушения запрета ходить по тротуарам оказались для меня более серьезными. У меня была привычка прогуливаться по Президент-стрит. На этой улице находился дом президента Крюгера — скромный, неброский особняк без сада, совершенно неотличимый от других домов в округе. Дворцы многих миллионеров в Претории выглядели намного более роскошными и стояли в окружении ухоженных садов. А о простоте президента Крюгера ходили легенды. Только присутствие полицейских указывало на то, что дом принадлежит важной персоне. Я почти всегда проходил по тротуару мимо полицейских, и они мне не мешали.

Однако дежурные полицейские время от времени менялись, и однажды один из них без всякого предупреждения, даже не приказав мне сначала сойти с тротуара, пихнул меня и вытолкал на дорогу. Я растерялся. Но прежде чем я успел упрекнуть полицейского, показался мистер Коутс, проезжавший по улице верхом. Он поздоровался со мной и сказал:

— Я видел все, Ганди. Охотно буду вашим свидетелем, если пожелаете подать в суд на этого человека. Мне очень жаль, что вы подверглись столь грубому нападению.