Следы ведут в прошлое - Иван Головня

Большая круглая ложбина, невесть когда образовавшаяся по прихоти природы на опушке Панского леса, похожа на огромную миску, доверху наполненную молоком. Сверху она кажется совершенно безжизненной. Но так только кажется. На самом же деле на дне ложбины копошатся десятка два невидимых сверху людей. Томимые ожиданием и неизвестностью, они немилосердно зевают и изредка неохотно и тихо перебрасываются парой-другой слов. Те, кто не догадался потеплее одеться, зябко поеживаются от заползающей под одежду сырости.

Несколько в сторонке от сбившихся в кучку людей стоят Ветер и Сорочинский. Атаман, как всегда, в юхтевых сапогах с высокими каблуками, галифе и сером френче, в высокой смушковой папахе, которая вместе с каблуками делает его выше ростом. На левом боку атамана шашка в дорогих ножнах. Сорочинский одет попроще. На нем ботинки, черный вельветовый костюм и черная же кепка. Он и держится попроще. Атаман всякий раз старается напомнить об исключительности предстоящего событии и своей, особой, роли в этом событии. Начштаба сосредоточен и немногословен: за время службы в Красной армии и у батьки Махно ему приходилось принимать участие в делах похлеще, чем захват какой-то Сосницы, задрипанного уездного городка, в котором нет даже воинского гарнизона.

В четверть пятого где-то вдалеке слышится скрип телеги. Встречать Голубя спешат Сорочинский и еще несколько человек. Через минут десять сопровождаемая ими телега медленно спускается в ложбину. На телеге покачивается куча хвороста. В тумане она кажется неправдоподобно огромной. И такое впечатление, что вся эта громада плывет по воздуху. Кроме встречающих рядом с телегой идут еще трое незнакомых боевикам мужчин. В одном из них, высоком и плечистом, широко шагающем впереди рядом с Сорочинским, Ветер признает Голубя.

Здороваются молча, одним пожатием руки.

– Как настроение? – интересуется Голубь.

– Боевое! – поправив шашку, отвечает атаман.

– Люди все собрались?

– Одного нет. Позавчера вилами ногу пробил.

– Надо же! – хмыкает Голубь. – Впрочем, один человек погоды не делает. Знакомься, Роман Михайлович, – Голубь подводит к Ветру такого же, как и он сам, высокого дюжего мужчину с большим горбатым носом и черными, как угли, хмурыми глазами. – Атаман Жила с Хомутовских хуторов. Слыхал небось?

– Как не слыхать? – скупо усмехается Ветер, подумав: «А вот и подчиненный заявился!» – Давно хотел повидаться, да все как-то не случалось.

– Рад видеть знаменитого атамана! – сипит Жила, осторожно пожимая руку Ветра. – Мои люди – пятнадцать человек – остались в полуверсте отсюда. В этом тумане можно запросто ошибиться и своих принять за чужих.

– А это, – указывает Голубь на второго своего спутника, худощавого мужчину со шрамом через всю левую щеку, – пан Мажара, помощник атамана Жилы. Вы, пан Мажара, возвращайтесь назад и ведите ваших людей сюда. Только без шума!

Заметив в толпе старого знакомого Феодосия Березу, Голубь поднимает руку:

– Здорово, земляк! Как жизнь молодая?

– Живем – не тужим! – щерится в ответ Береза, польщенный оказанным ему вниманием.

– Ну и молодцом. Хлопцы! – обращается Голубь к глазеющим на него мужикам. – Ну-ка, скиньте этот хворост с подводы. Там для вас имеется кое-что.

Несколько наиболее шустрых молодых парней, решив, наверное, что речь идет о водке, бросаются к телеге и стаскивают с нее хворост. На дне телеги лежат три деревянных ящика: два продолговатых и один квадратный. Сгрудившиеся вокруг телеги люди с любопытством наблюдают, как Голубь с помощью топора ловко вскрывает ящики. Вместо ожидаемой водки в ящиках оказывается оружие: новенькие короткие австрийские карабины, манлихеры, и патроны к ним.

Голубь делает рукой приглашающий жест:

– Налетай, земляки! Тут на всех хватит. А свои цурпалки бросайте сюда, в подводу. С сегодняшнего дня все вы бойцы регулярной украинской повстанческой армии, и не к лицу вам теперь носить обрезы. А не сегодня завтра вы получите новенькое обмундирование.

– А как же земля? – слышится из толпы чей-то несмелый голос. – Кто урожай собирать будет?

– Земля никуда от вас не денется! – веско произносит атаман Ветер. – Для нас сейчас главное – прогнать совдеповцев и большевиков.

Боевики, побросав в телегу обрезы, разбирают карабины и набивают карманы патронами. Возбужденные, словно дети, получившие по новой игрушке, они вытирают смазку, клацают затворами, заглядывают в стволы, берут друг друга на мушку.

– С такими пукавками нам теперь сам черт не брат! – растягивает во всю ширь свой рот Муха, тешась новым карабином.

– А вот это! – Голубь поднимает над головой, чтобы всем было видно, два сверкающих никелированной поверхностью нагана. – Это именные подарки вашим славным боевым командирам атаману Ветру и начальнику штаба Сорочинскому от Бережанского губповстанкома. Прошу, панове, получите!

Ветер бережно принимает свой подарок, заглядывает зачем-то в дуло и не без удовольствия несколько раз перечитывает выгравированную на прикрепленной к рукоятке серебряной пластине надпись: «Атаману Ветру Р.М. от Бережанского губповстанкома в день освобождения Сосницы. 1 июля 1922 года». Ветер достает из кобуры свой старый наган и бросает его в подводу к обрезам, а на его место бережно вкладывает новый.

– Красивая штучка! Ничего не скажешь! – повертев в руках доставшийся ему наган, говорит Сорочинский. – Однако своей пушке, – он хлопает по оттопыривающейся поле пиджака, – я доверяю больше. Но и от подарка не отказываюсь.

Тем временем Голубь разгребает лежащую на передке подводы охапку сена и извлекает из-под нее новенький «льюис» и, как бы взвешивая его, приподнимает на вытянутых руках.

– Ну а с этой бандурой кто-нибудь из вас знаком?

– Давай ее сюда! – видя, что все молчат, отзывается Сорочинский. Он берет пулемет и любовно гладит его по стволу. – Знакомая штука! Не раз приходилось держать в руках. Лупит – будь здоров! За такой подарок не грех и спасибо сказать.

– Носи на здоровье! – усмехается Голубь. – В самый раз по тебе.

Пока боевики, обступив Сорочинского, рассматривают пулемет, Голубь берет под уздцы лошадей и отводит их вместе с телегой в сторонку. Там их принимает у него атаман Жила и отводит еще дальше. Остановив лошадей в густом кустарнике, он прикрывает обрезы сеном и возвращается назад.

Туман наверху начинает между тем редеть, поднимаясь кверху и обнажая бугры, кусты и густые придорожные заросли лопухов и крапивы. Вот-вот должно взойти солнце – еще находясь где-то там, за горизонтом, оно уже высветило край неба и выкрасило редкие кучевые облака в нежный розовый цвет.

И поднимающийся кверху туман, и застывшие на месте ватные комья облаков, и тусклые капельки росы, повисшие на кончиках листьев и травинок, – все это признаки того, что днем должен пойти дождь. Дождь, которого с таким нетерпением ждет земля, а еще больше – крестьяне. Но толпящиеся в ложбине люди не могут всего этого видеть, поскольку туман вокруг них все еще густой, да и мысли их в эти минуты заняты совсем другим…