Тайпи. Ому - Герман Мелвилл

Надо сказать, что на кораблях с особым почтением относятся к финнам. Невежественные матросы по какой-то причине считают их ясновидящими и способными каким-то сверхъестественным способом мстить за нанесенные обиды. Мне приходилось плавать с несколькими финнами, и все они легко могли произвести такое впечатление на людей, верящих в потусторонние силы.

У нас на корабле был старик финн, Ван, как мы его называли. В ночь похорон он положил руку на подкову, прибитую на счастье к фок-мачте, и торжественно объявил:

– Меньше чем через три недели здесь не останется и четвертой части из нас – остальные навсегда расстанутся с этим кораблем.

Матросы посмеялись, но оговорюсь, что предсказание полностью сбылось, хотя и не совсем в том смысле, в котором мы его поняли…

Вскоре после смерти двух матросов мы узнали, что здоровье капитана Гая ухудшается, а еще через несколько дней – что он умирает. Доктор смягчился и нанес своему заклятому врагу визит, прописав теплую ванну.

В каюту спустили бочку, а затем ведрами натаскали воду из котлов. Больного посадили в эту примитивную ванну, причиняя ему невыразимые страдания, а по истечении процедуры, полумертвого, положили на сундук.

Джермин был совершенно трезв. Он предложил доктору, мне и еще нескольким своим любимцам пройти на корму.

– Я хочу вам кое-что сказать, ребята, – обратился он к нам. – Капитан скоро испустит дух. Что будем делать? Кое-кто из команды ведь может удрать. Я придумал, как поступить. Если Гай умрет, вы согласитесь подчиниться мне, и меньше чем через три недели у нас под палубой будет пятьсот бочек китового жира. Этого хватит, чтобы каждый из нас получил звонкие монеты, когда мы придем в Сидней. А если вы не согласитесь – не получите ни гроша.

– Нечего и мечтать об этом, – сказал доктор. – Если капитан умрет, старший помощник обязан доставить судно в ближайший порт и передать его в руки английского консула. Там команду сначала высадят на берег, а затем отправят домой. Впрочем, если ребята согласятся, то и я соглашусь.

В конце концов мы решили, что если через сутки капитану Гаю не станет лучше, корабль возьмет курс на Таити. Так и случилось.

Глава 5

С нами плавал один бедняга, получивший прозвище Каболка. Был он робок, неуклюж, и бесполезно было пытаться сделать из него моряка. Его определили в помощники стюарда, но Каболка был так неловок, что был разжалован и снова вернулся в кубрик.

Никого так не презирают на корабле, как малодушных и ленивых растяп; моряки совершенно не церемонятся с ними. Таких людей рассматривают просто как механическую силу и, если необходимо выполнить какую-то простую, но тяжелую работу, приставляют их к ней как рычаг, и каждый вволю жмет на них.

На таких людей сваливаются все грязные работы – что-нибудь смолить, бегать с поручениями. Причем если старший помощник посылает такого растяпу за квадрантом, то по дороге его обязательно встретит капитан, который прикажет надрать конопати; а потом появится какой-нибудь матрос и велит убираться в кубрик.

«Выполняй последнее приказание» – вот нерушимое морское правило. И бедолага начинает метаться как угорелый, не решаясь отказаться от очередного задания и не делая ничего, и в конце концов получает побои.

Ему не разрешено открывать рот, пока с ним не заговорят, да и то лучше ему молчать. Он не может даже взглянуть на бачок с мясом раньше, чем остальные возьмут кусок.

Кроме того, он обязан принимать на себя вину за все проделки, истинный виновник которых не пожелает признаться, и отдувается в море за всякого трусливого негодяя.

Он вскоре падает духом, чувствует себя униженным и несчастным и становится крайне неряшливым. И тут на него набрасываются – тащат к подветренным шпигатам и раздевают догола. Тщетно тогда он молит о пощаде и заступничестве.

Таким и был Каболка, забитый угрюмый человек. Неизвестно, сколько ему было лет и сколько он испытал бедствий. Ему можно было дать и двадцать пять, и пятьдесят лет.

Когда-то Каболка работал пекарем в Лондоне. По воскресеньям он надевал синее пальто с металлическими пуговицами и посиживал в таверне, покуривая трубку и попивая эль. Но его убедили, что для предприимчивого юноши Австралия – земля обетованная. И вот однажды Каболка сел на корабль.

Приехав в Сидней с небольшим капиталом, он некоторое время жил спокойно, женился, но супруга, заправлявшая всеми его делами, в конце концов сбежала вместе с деньгами – и с мастером, который работал в пекарне. Каболка отправился в таверну, напился и стал подумывать о самоубийстве; на следующий день он нанялся на судно, идущее в Южные моря.

Пекарь страдал из-за своего доброго и чувствительного сердца. Шутники, зная о его слабости, постоянно втравливали его в разговоры с самыми раздражительными старыми моряками.

Например, во время завтрака матросы молча жуют сухари. Они только что проснулись, они угрюмы и небриты. И вот Жулик Джек подсаживается к Каболке с жестяной кружкой в руках.

– Невкусная пища здесь, – говорит он. – По крайней мере, для тех, кто жил в Лондоне и знал лучшие времена. Вот что бы, Каболка, у тебя было на завтрак?

– На завтрак! – восклицает Каболка.

– Чего этот парень взволновался? – свирепо рычит старый морской волк.

– Ничего, просто так, – отвечает Джек. – Каболка, говори потише.

– Ну, так вот, – горячо принимается рассказывать тот, – я пошел бы к матушке Молли, которая печет замечательные сдобные лепешки, устроился бы у камина и попросил четверть пинты чего-нибудь.

– А потом?

– А потом, Джекки… а потом… я подозвал бы Бетти, служанку. Бетти, сказал бы я ей, ты сегодня очаровательна; дай мне яичницу с копченой грудинкой, пинту эля, три горяченькие лепешки, масла и ломтик чеширского сыра…

– Бифштекс из акулы, черт побери! – рычит Черный Дан.

И парня хватают и щедро награждают тумаками на палубе.

Я всегда старался по возможности помочь бедному Каболке, поэтому он очень любил меня.

Глава 6

Мы все дальше уходили на юг и приближались к Таити, и мягкая безоблачная погода стала постепенно меняться. В этих спокойных водах ветер иногда дует с бешеной силой, хотя даже самый жестокий шторм в тропических широтах Тихого океана совершенно не похож на бурю в воющей Северной Атлантике. Вскоре мы уже боролись с волнами, а свирепый пассат дул нам прямо в лицо.

Старший помощник не приказал убрать ни одного паруса; корабль то зарывался носом между волнами, то взлетал на гребень. Его старый корпус стонал, потертые снасти натягивались, но корабль держался и несся вперед подобно скаковой лошади…

Как-то днем наверху послышался оглушительный треск, заставивший матросов разбежаться во все стороны. Грот-брам-стеньга сломалась и удерживалась такелажем, при каждом крене раскачиваясь из стороны в сторону. Рей висел на волоске, изорванный в клочья парус бился на ветру, незакрепленные тросы извивались в воздухе.