Осенние визиты - Сергей Лукьяненко

Анна кивнула.

КАК ОНА КРАСИВА… КАК ЧИСТА…

— Ты сейчас съездишь за одеждой для меня, — сказала Мария. —А что-нибудь свое мне оставишь, чтобы не было слишком заметно…

Торопливо стянув через голову кофточку, Анна протянула ееМарии. Подумав мгновение, начала снимать колготки.

— Хватит, — решила Мария. — Только ты поспеши. Возьми такси.

Анна послушно закивала. Посмотрела на стол, потом на Марию —с жалобной улыбкой.

— Спасибо, я поем, — Мария натянула колготки прямо на голоетело, стала надевать кофточку. Анна с трудом оторвала от нее взгляд.Прошептала:

— Прости…

— За что, Аня? Ничего нет постыдного в красоте. И тыкрасива, ведь ты — это я.

Анна замотала головой. Конечно, она была благодарна за этислова. Но она ведь понимала — не в ней свет… не в ней спасение мира. Она лишьбледная копия, черновик, с которого сотворено чудо.

— Все хорошо, да? — спросила она.

Мария вздохнула. Анну словно резануло ножом от этого вздоха.

— Один из пришедших уже рядом. Он пришел со своим двойником,и оба они хотят моей смерти.

Анна вздрогнула.

— Не бойся, — твердо сказала Мария. — Я могу постоять засебя. Верь.

— Я верю…

— Сейчас ты сходишь домой, — повторила Мария. — Я дождусьтебя.

Шедченко сидел на кухне. Сестра суетилась, собирая что-то настол.

— Я звонила утром, доктор сказала, что Саше гораздо лучше.Что опасность миновала… — она торопливым, привычным движением вытерла глаза.

— Ты уж извини, так нахально тебя сорвала… я ужасноиспугалась. Сам знаешь, кроме как к тебе… — она вновь всхлипнула.

— Перестань, Таня, — Шедченко досадливо поморщился. Ох какне любил он этих бабских причитаний — самообличительных и укоризненныходновременно. «Ты один в люди выбился, ты мой защитник…» — Давно мне надо былоприехать. Уже забыл, как ты выглядишь.

Татьяна закивала.

— Сейчас, покушаешь, и пойдем…

— Танюша… — Николай запнулся. — Прости… ты помнишь, как яродился?

Сестра растерянно посмотрела на него.

— Ну… мне семь лет было… помню, как тебя из роддомапринесли.

— Таня, у меня не было брата?

Татьяна молчала, замерев.

— Говори.

— Откуда ты узнал?

Шедченко почувствовал облегчение. Замешанное на злости инепонимании. И все же это было уже не так страшно… не так чудовищно-ненормальнои неисправимо, как «эксперимент»…

— Его воспитывал отец? Так? Почему вы мне не говорили?

Сестра замотала головой.

— О чем ты, Коля? При чем тут отец? Костик умер, ему ещегода не было.

КОСТЯ…

— Мой брат?

— Наш брат…

Николай смотрел на сестру несколько мгновений, потомуточнил:

— Мой брат-близнец?

Лицо Татьяны выражало полное непонимание.

— Нет, о чем ты? Он был на два года тебя младше. Ты непомнил… а мама так горевала. Я старалась ей не напоминать, и тебе не говорила,когда ты подрос. Сама почти забыла… прости, Господи…

Николай опустил глаза.

— Извини. Дурацки вышло.

— Коля, о чем ты? Откуда ты узнал? И почему «близнец»?

— Случайность, Таня. Встретил человека на улице… похож наменя, как две капли воды. Вот… глупость такая подумалась.

Сестра слабо улыбнулась.

— Нет, Коленька… Ты один родился.

— Какие семейные тайны открываются… случайно, — Николайпотянулся к чашке. Да. Брат у него все-таки был. Но не близнец. И последняясумасшедшая попытка не поверить летит к чертям собачьим…

Двойник сейчас, наверное, уже был в больнице. Семи утра нет,персонал еще не пришел. Он сделает то, что считает верным.

Интересно, насколько реально тело двойника? Не растает литруп в воздухе, когда то, что заменяет копиям жизнь, уйдет навсегда?

— Я не хочу есть, — сказал он, поднимаясь. — Одевайся, Таня.Пошли.

— Коля, у нас утром плохо с транспортом…

— Возьмем машину. Да одевайся же ты! — первый раз Шедченкозакричал на сестру, с десяти лет заменившую ему мать. Таня отступила,торопливо, послушно кивая. На мгновение Николая охватил стыд.

Но на стыд времени не было.

Ярослав проснулся. Поезд потряхивало на стыках, в окно билсвет. Слишком яркий, невыносимо режущий. Он повернулся, посмотрел набесконечную степь. Серо-желтые мертвые злаки, холмистая гряда вдалеке, что-то,слегка похожее на проселочную дорогу. Ярослав застонал — от разламывающейголову боли, от невыносимой, бескрайней как пространство вокруг, тоски.

— Возьми… — Слава со своей полки протянул ему упаковкуанальгина. — И лучше две, одна таблетка не поможет…

— Давно… проснулся?

— С полчаса.

Он жадно проглотил таблетки, запил теплой, безвкуснойминералкой из открытой с вечера бутылки. Покосился вниз, на старуху. Та сиделав той же позе, что и вчера, как будто и не ложилась. Древняя и равнодушная, каксама степь.

— Ненавижу… это… — Ярослав кивнул на окно. — Здесь житьнельзя…

— И здесь живут, — Слава пожал плечами. Он, похоже, ужеизбавился от головной боли, но мятое лицо выдавало принятую накануне дозу.

— Это не жизнь…

— А как же твои татарские предки? — Слава усмехнулся. — Лукза спину, и вперед, на лихом коне…

— Они потому и скакали, что пытались выбраться из степи, —буркнул Ярослав. — Скоро там Саксаул?

— После обеда.

— Поговори с проводником, а?

Слава кивнул.

— Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорю.

Ярослав валялся на полке еще минут двадцать, пряча глаза отсвета в грязной подушке, дожидаясь, пока схлынет боль. Слава успел сходить иумыться, вернулся добродушным и посвежевшим. Пихнул его в плечо:

— Давай, поднимайся. Хватит страдать.

— Я хотел бы проснуться еще раз… — прошептал Ярослав.