Осенние визиты - Сергей Лукьяненко

— Ну извини — вот этого не получится. Я не могу никудасгинуть. Вставай.

Он спрыгнул с полки, пытаясь попасть прямо в ботинки. Славаучастливо смотрел на него.

— Больше напиваться не будем, — пообещал он. — Мы должныприехать в Москву работоспособными.

— Да уж…

— Выхода у нас нет, Ярик, — Слава похлопал его по плечу. —Соберись. Я пока чай заварю, с проводником потолкую.

Человек был одет в гражданское, но выправка выдавала в немвоенного.

Собственно говоря, сам он даже не считал себя человеком. Ноэто, по сути, такая мелочь. Миллионы живых существ в этом мире считают себялюдьми, не имея на то никакого права.

Двойник Николая Шедченко шел по больничному саду, задеваяветки, роняя фонтаны холодных капель. Осень…

Он забрался в больницу через незакрытое окно туалета напервом этаже. Здесь стоял сильный запах табака, перебивавший даже неизбежнуювонь. Двойник полковника вымыл руки, перепачканные осыпающимися с рамычешуйками краски и невесть откуда взявшейся ржавчиной. Постоял, глядя наполуоткрытую дверь. В больнице стояла тишина, достойная скорее морга.

По холодному коридору он прошел к лестнице. На секундузадержался у двери в приемный покой — там о чем-то тихо разговаривали,временами негромко смеялась женщина. Двойник пожал плечами и стал подниматьсяна второй этаж.

…В ординаторской хирургического отделения молодая женщина,бывшая человеком не больше, чем он, подошла к зеркалу. Оправила волосы, провелахолодной ладонью по лицу. Прошептала, глядя в свой отраженный лик:

— Дай мне силы…

Зеркало молчало. Оно умело лишь одно — отражать. Никогда иничего не таилось на амальгаме — кроме истины, молчаливой как любая правда.

Двойник Шедченко тихо открыл дверь, завешанную изнутри белойзанавеской, и вошел в отделение. Помедлил, глядя на дверь ординаторской. Потом,отвернувшись, прошел в палату, которую выбрал так же легко, как нашел путь вбольницу.

Юноша, бывший единственным обитателем палаты, открыл глаза.

— Привет, Сашка, — прошептал двойник Шедченко.

— Здравствуй, дядька.

— Ты как?

— Хреново, — парень улыбнулся. — А где мать?

— Попозже подойдет. Ты здорово вырос.

— Головы это не коснулось… наверное.

— Ничего. Головой потом займешься, — двойник Шедченко,который не считал себя человеком, коснулся его плеча с грубоватой неумелойлаской.

— Я не верил, что ты сможешь приехать…

— Знаешь, я люблю тебя, идиота. Спи.

— А ты?

— Мне надо поговорить с врачом, — он позволил себе страннуюулыбку. — Ладно, парень. Спи.

Юноша кивнул.

— Ты сразу меня узнал? — отступая к двери, спросил мужчина.

Александр Шедченко кивнул.

— Это здорово.

Мужчина вышел, плотно прикрыв за собой дверь, посмотрел насерый рассвет, вползающий в коридор через мутные окна. Шумно, не таясь, подошелк двери ординаторской, толкнул ее.

Женщина в белом халате, стоявшая у окна, молча и безудивления посмотрела на него.

— Я пришел, — сказал тот, кто не боялся считать себяне-человеком.

Мария смотрела на того, кто был рожден злобой и тьмой, неотводя глаз, не произнося ни слова.

В глазах мужчины не было ничего человеческого. Только холодпрофессионального убийцы. О, она знала, что этот умел убивать. Он достаточноповоевал — прикрываясь приказами и красивыми словами для того, чтобыбезнаказанно отбирать чужие жизни. И пусть большая часть его войн была там, наВостоке, ни одна их них не была войной за веру. Он не умел нести свет.

— Я пришел, — сказал тот, кто принял облик военного.

— Я знала, что ты придешь.

Мария заставила себя ответить. Даже этого ей необходимолюбить. Но любить — не значит прощать.

— Ты сама понимаешь, что должно произойти, — сказал мужчина.

— Знаю. Ты должен покаяться — или умереть непрощенным.

Мужчина улыбнулся — словно он имел право улыбаться.

— Глупая девчонка… ты считаешь, что несешь свет…

— Я несу свет. Но могу и лишать его тех, кто недостоин.

— Что ты сделаешь с миром, если войдешь в него, еслипобедишь? — мужчина медленно продвигался к центру комнаты. Мария застыла уокна.

ДАЙ МНЕ СИЛУ…

— Я дам миру любовь.

— Мир уже не спасти любовью, девочка. Слишком часто любовьпредавали, слишком часто ей оправдывали зло.

— Кто ты такой, чтобы судить о добре и зле?

— Я? Я слуга.

— Ты слуга тьмы.

— Нет, человечества. Тех, у кого есть силы любить, но нетсил ненавидеть. Я просто страж покоя. И не моя вина, что покой хранит лишьсила.

— Да, не только твоя вина в этом. Но и слуга отвечает за то,что творит по приказу.

— «Слуги… повинуйтесь господам своим. Ибо то угодно Богу…»,— мужчина вновь улыбнулся.

— Лишь в тебе выбор — свет или тьма.

— «Свет который в тебе — не есть ли тьма»?

— Я знаю, что ты умеешь искушать, — сказала Мария. — Ибослово — оружие. И ложное слово — оружие тьмы. Твой дар — искажать слова.

— Мой дар — служить.

Мужчина обвел комнату взглядом. Взял со стола нож.

— Не хотел бы этого делать, — негромко сказал он. — Мы ещеможем объединиться. Есть другие… и в них подлинная тьма. Давай предотвратимхудшее, а после будем решать.

— Я лишаю тебя Света, — сказала Мария. На мгновение мужчиназамер, неуверенно поднимая руку к глазам. Потом засмеялся и покачал головой.Сделал еще один шаг к Марии.

— Я не верю в тебя — и ты не сможешь меня ослепить. Выбирай,девочка.

— Даже твой земной брат отступил от тебя. Как можешь тыверить в свою правоту?

— А где твоя сестра, девочка?

Мария смотрела лишь на него. Неотрывно… чтобы даже в глазахне отразилась Анна, тихо входящая в открытую дверь.

— Моя сестра уже спасена и прощено ей все, что было… и чтобудет. Моя сестра — есть любовь.

— Ты говоришь о любви, не умея любить.