Обыкновенная иstоryя - Наталья Андреева

Он старался, хотел ощутить то, о чем она говорит, но, кроме холода, который все не отпускал его, ничего не мог нащупать внутри себя. Тилль грустно помотал головой. Тогда Сунчица запела. Запела своим удивительно чистым голосом на мелодичном языке своей родины. Чудесные звуки заполнили всю хижину и, казалось, раскрасили мир вокруг яркими детскими красками. Закончив петь, она заглянула в его глаза:

– А аромат песни ощущаешь кончиком языка? – Она была уверена, что поможет ему начать снова чувствовать жизнь.

Тиллю не хотелось расстраивать Сунчицу, но и обманывать ее он не хотел. Он смотрел куда-то в сторону.

– А о чем эта песня? – Голос его был едва слышен.

– О любви… – прошептала она одними губами, практически беззвучно.

Он поднял взгляд на девушку:

– А что это такое – любовь? – Он очень много знал такого, о чем большинство людей и не слыхивали, но не разбирался в самых простых вещах, его наивность не искупало даже то, что вырос он среди гномов.

Сунчица зажмурилась, как будто от резкой боли, и вышла летящей походкой из хижины, не ответив. Распахнув дверь, она глубоко вдохнула морозный лесной воздух, поменяв вздох разочарования и жалости, оставшийся внутри, на свежий глоток дыхания елей, окружавших домик.

Вечером, проводив Тилля и Локи на колодец, Сунчица принялась прибираться, решив заодно разобрать и торбу с книгами – зачем им там томиться, когда можно привольно жить и на просторной светлой полке. Тяжеленная сума, набитая маленькими, испещренными гномами письменами на тончайшей бумаге и книгами, так и пылилась в углу хижины. Сунчица с большим почтением отнеслась к книгам и даже к написанному этими невозможными гномами, потому она очень аккуратно, двумя руками доставала каждую отдельно, смахивала пыль и переставляла на полку. Взяв последнюю, она углядела что-то еще на дне торбы, нагнулась и извлекла на свет маленького потертого плюшевого медведя с красной заплаткой на животе и пуговками вместо глаз. Она сразу вспомнила его, улыбнулась и, взяв двумя пальцами его лапу, тихонечко пожала:

– Ну здравствуй, старый знакомый… – после чего быстро вернула его обратно на дно торбы и сложила сверху все книги, которые только-только начали осваиваться и обживаться на просторной полке.

Прошло еще два месяца. Наступил май, а зима и не думала уходить. Уже давно пора было будить заспавшихся беров в их логовищах (Сунчица знала настоящие имена всех жителей леса, а они не прятались от нее и не скрывали свою суть, зная, что она одна из них – обитателей Черного леса). Но кругом были сугробы и ни одного зеленого листочка или цветка, и зачем им было пробуждаться, раз пчелы не могли приготовить им их любимого меду?

Как-то сумрачным утром Сунчица решила навестить своего друга – старый платан, живущий на холме в самом сердце леса. Его можно было попросить проводить зиму восвояси, он был настолько стар, что к нему прислушивались все-все, и даже могущественная зима не могла отказать ему.

Надев короткие альпийские лыжи, их еще называют снегоступы, Сунчица и Тилль двинулись в неблизкий путь. Локи бегал вокруг, кувыркался в снегу, в общем, вел себя как щенок, радуясь прогулке. Вдруг, когда за спиной была уже большая часть пути, волк насторожился. Уши его стали торчком, он начал водить мордой из стороны в сторону, обнюхивая воздух, и неожиданно шерсть его вздыбилась, уши он прижал, оскалил пасть и угрожающе зарычал.

– Локи, что с тобой? – Сунчица удивленно смотрела на волка, который уставился куда-то ей за спину.

Перехватив взгляд волка, его расширившиеся зрачки, Тилль с криком «Ложись!» схватил Сунчицу за плечи и вместе с ней упал в сторону, угодив в глубокий сугроб. Над ними мелькнула массивная быстрая тень. На том месте, где только что были они, оказался оскаленный зверь чудовищных размеров, волк-переросток. Пар поднимался над ним, необыкновенно длинная шерсть блестела, а с клыков свисала слюна. Увидев его красные, налитые злобой глаза, Сунчица выдохнула:

– Вервольф…

Зверь медленно развернулся на звук ее голоса и приготовился к новому броску, но в этот момент Локи вцепился клыками в холку зверя. Они сплелись в один рычащий и визжащий клубок, состоявший, казалось, из одних клыков и когтей, кровь веером разлеталась по снегу, окрашивая его в алый цвет. На секунду противники ослабили хватку и разошлись, тут же принявшись выкруживать друг против друга, выбирая подходящий момент для нового броска. Вдруг тонкий, еле слышный свист рассекаемого воздуха, едва возникнув, сменился хлопающим «гвак», и округа огласилась воем. Вой Вервольфа слышен на многие мили, он пронизывает насквозь и парализует волю, но в этот раз он был жалобным.

В глазнице его торчала замысловатая рукоятка, сразу выдававшая происхождение ножа – кузницы гномов. Их сталь смертельна для всякой нечисти и нежити. Вервольф повалился на землю, лапы больше не держали его, он издыхал, скуля. Сунчица с удивлением обернулась на Тилля – он чуть пожал плечами и даже, хотя, скорее всего, ей показалось, на мгновение чуть улыбнулся, дотронувшись до пустых ножен на поясе. Сунчица бросилась к Локи, он, поскуливая, зализывал раны. Девушка открыла свою холщовую сумку, всегда сопровождающую ее в пути, достала высушенные травы, быстро перемешала их, измельчила и, придерживая морду волка одной рукой и что-то нашептывая ему, присыпала самую большую рану на передней лапе получившимся снадобьем. Потом перевязала тряпицей, пропитанной загодя лечебным болеутоляющим настоем. Тилль подошел сзади, погладил волка по холке и, задержав ладонь между ушами, участливо произнес:

– Ему больно…

Сунчице показалось, что она слышит что-то такое в его голосе, чего раньше там не было.

– Ты чувствуешь его боль? – Легкое, но одновременно приятное удивление сквозило в этой фразе.

– Мне кажется, да…

Она подняла глаза на Тилля, что-то неуловимое изменилось в выражении его лица, его взгляде, он как будто бы ожил, искорки появились в уголках его глаз. Сунчица широко улыбнулась:

– Пойдем скорее. Сегодня хороший день, у нас все получится.

Локи перестал скулить и поднялся на три лапы, опасливо и жалобно поджав четвертую.

До старого платана оставалось совсем немного. Вот уже был виден и холм, одиноко возвышаясь на котором платан, казалось, присматривает за всем лесом. Старожилы сказывали, что этот платан – старейшина Черного леса. Приблизившись к нему, Сунчица положила ладонь на его гладкий, лишенный шершавой коры ствол и поздоровалась на том языке, который понимают все деревья. Несведущие люди принимают шум леса всего лишь за шелест ветвей и листьев да свист ветра со скрипом стволов. Но Сунчица понимала его и немного могла говорить.

– Неси хворост, – обернулась она, пошептавшись с платаном, к Тиллю. Еще утром, собираясь в дорогу, они взяли маленькую вязаночку хвороста. «Никаких дров!» – строго предупредила Сунчица.

Костерок получился совсем маленький. Сунчица, увидев первый дымок, принялась медленно кружиться вокруг огня, постепенно набирая темп. Закончив танец, она воздела руки к платану и запела своим удивительным голосом. Тилль не понимал слов, но ощущал смысл песни – она просила старейшину Черного леса проводить с почестями зиму и пригласить весну, а солнце она просила растопить снег и разбудить природу. С последним звуком песни из-за тяжелых низких облаков, с утра бродивших по небу, прорвался солнечный лучик и лег у ног Сунчицы. К ней подошел Тилль и прошептал как будто бы про себя: