Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

Изумительно и загадочно: любая гражданская война избыточно жестока. Однако антикоммунисты предъявляли большевикам не реальные жестокости, а жестокости не просто вымышленные, но вымышленные в бульварном духе. Дорогого стоит и описание митинга, на котором за спиной ораторов висел список стран мира в той последовательности, в какой «новые гунны» намерены их завоевать. Выступал на том митинге загадочный Николай Ленин.

Допросила комиссия и сторонников революции: журналистов Джона Рида (одного из будущих основателей компартии), Луизу Брайант, Бесси Битти и Альберта Риса Вильямса. В конце 1940-х их назвали бы «недружественными свидетелями».

Рид: Я возражаю против принесения присяги. ‹…› Я верю своему слову и полагаю, что и другие должны ему верить. Я не намерен лгать. ‹…› Я не понимаю, почему я должен присягать на особой книге. Все это связано с религиозной догмой, которую я отвергаю. ‹…›

Сенатор Хьюмс: Не высказывались ли вы публично в пользу революции в США, подобно революции в России?

Рид: Я всегда выступал за революцию в США.

Хьюмс: Вы выступали за революцию в США?

Рид: Революция не обязательно означает применение насилия. Под революцией я понимаю глубокие социальные изменения. Я не знаю, каким путем они могут быть осуществлены.

Хьюмс: Не создается ли после ваших речей впечатление, что вы пропагандируете насильственное свержение власти?

Рид: Возможно.

Отчет комиссии в июне 1919-го констатировал, что «террор в России беспримерен в истории современной цивилизации», но доказательств подрывной деятельности против США не содержал. Зато инвентаризировал последствия гипотетической победы большевизма в США: нищета, голод, террор, страх, разрушения, бесчинства выпущенных из тюрем уголовников и анархистов, конфискация 22 896 периодических изданий и, самое страшное, страховых компаний и банков. Газеты перевели пророчества в безусловное измерение: «Красная угроза уже здесь», «План кровавой революции».

В апреле-июне 1919-го анархисты, лишь обострив «панику», разослали заминированные посылки десяткам своих гонителей. Не погиб никто, кроме одного несчастного ночного сторожа. Посылку, адресованную Овермену, перехватили в пути.

Генпрокурор Александр Митчелл Палмер и 24-летний шеф Отдела общей разведки Минюста Эдгар Гувер реализовали рекомендации Овермена депортировать смутьянов-инородцев (а кто в Америке не инородец). Реализовали с садистским размахом и упоением. Только в ходе одного из «рейдов Палмера» в ночь на 2 января 1920-го с нарушением всех мыслимых и немыслимых юридических норм были схвачены не менее четырех тысяч (по другим данным, от шести до десяти тысяч) диссидентов: анархисты, синдикалисты, пацифисты, коммунисты. 2 585 человек осудили. Погромные облавы, избиения, пытки и «самоубийства» арестованных, массовые высылки диссидентов в Россию (вдохновившие Ленина на несравненно более гуманную идею «философского парохода») сопровождались стихийными всплесками народного гнева: линчеванием профсоюзников и негритянскими погромами, выжигавшими целые городские районы и деревни. Уоббли огрызались револьверным лаем, в Вашингтоне негры отбивались ручными гранатами.

В этих погромах прошел «боевое крещение» «Американский легион» – оформившаяся в ноябре 1919-го 650-тысячная организация ветеранов, призванная «поддерживать и защищать конституцию США, закон и порядок, развивать в гражданах чувство долга перед обществом, государством и народом, способствовать распространению „стопроцентного американизма“».

Классовая и расовая борьба временами переступали грань гражданской войны. Где, если не на войне, мыслимо боевое использование авиации? Между тем во время погромов 1 июня 1921-го в Талсе, Оклахома, где погибло от 50 до 300 человек, шесть бипланов обстреливали и закидывали гранатами негритянские кварталы. Через полгода авиация поддержала наемные отряды, подавлявшие шахтерское восстание в Западной Виргинии (от 60 до 130 убитых).

Ощущение апокалипсиса усиливало то, что все это творилось на фоне катастрофической эпидемии испанки: даже в респектабельных кварталах больших городов на тротуарах лежали штабеля трупов, которые не успевали вывезти вымирающие санитарные команды.

Самые знаменитые жертвы «паники» – анархисты Сакко и Ванцетти, осужденные в 1921-м на смерть за убийство в ходе ограбления кассира и охранника обувной фабрики в городке Саут-Брейнтри и посмертно реабилитированные в 1977-м. Сакко очевидно был виновен, а Ванцетти, зная об этом, принес себя в жертву солидарности. Но процесс действительно проходил безобразно: просто так случилось, что карательное правосудие в кои-то веки сфабриковало улики против виновного.

Шестилетняя борьба за отмену смертного приговора превратила двух скромных активистов во всемирные иконы протеста. Их казнь 23 августа 1927 года аукнулась от Японии до Калифорнии стачками, уличными мятежами, покушениями, определила выбор многих потрясенных интеллектуалов. О казни как о событии, радикализировавшем (если не большевизировавшем) их, говорили, среди множества прочих, Дос Пассос и Брайт.

Пропаганда, не снижая градуса ненависти, переключилась с «тевтонского» врага на красного так же легко, как Овермен – со шпионов-самогонщиков на большевиков-сладострастников: в 1918–1920 годах вышли десятки антикоммунистических фильмов. Пропагандистскую кампанию впервые направляло государство. В декабре 1918-го правительственная служба снабжения топливом инициировала фильм, возлагавший вину за гибель американских солдат в Европе на «эгоистичные» шахтерские профсоюзы. Умирающий пехотинец говорил сестре милосердия:

Не германцы победили нас. Нас победили наши же шахтеры. Это они – наши убийцы. Если бы они давали достаточно угля, работали бы фабрики, и суда доставляли бы нам в избытке боеприпасы.

Через год Фрэнклин Лейн, Глава Кинокомитета по американизации, объединившего ведущих продюсеров и прокатчиков, предписывал Голливуду «использовать мощь киноэкрана для распространения антикоммунистического учения по всей стране».

* * *

Тогда-то Гувер и заложил основы могущества ФБР, первой в мире секретной службы, расследующей и уголовные, и политические дела. Первый великий бюрократ террора делал ставку на канцелярский учет. За первые же месяцы работы «по радикалам» он составил картотеку на шестьдесят тысяч человек. Уже с Оверменом Минюст наладил бартер информацией о красных. Если в 1972-м у Гувера еще не было досье на каждого американца, нет сомнений, что, проживи он еще немного, лакун в его картотеке не осталось бы. Но на каждого заметного американца Гувер досье, безусловно, имел. Лишь недавно, после принятия закона о свободе информации, ФБР стало – по запросам жертв, их потомков или историков – раскрывать архивы. Размах раскинутой Гувером паутины и масштабы доносительства отчасти прояснились. Хотя и в рассекреченных документах большие – а чаще огромные – фрагменты наглухо зачернены, оставляя слишком широкий простор для догадок. Скажем, о том, кем была молодая актриса, внедренная ФБР в годы войны в постель Орсона Уэллса.

На звезд шоу-бизнеса досье заводились если не в первую, то, безусловно, не в последнюю очередь. И первой звездой «под колпаком» был, очевидно, Чаплин. Уже в 1921 году агенты Минюста побеседовали с его первой женой (1918–1921), актрисой Милдред Харрис. Их только что состоявшийся развод был еще более скандален (Харрис обвиняла Чарли в садизме, а он ее – в лесбийской связи с Аллой Назимовой), чем брак Чаплина с шестнадцатилетней Милдред. Гувер был вправе рассчитывать, что чувство мести подвигнет Харрис на сенсационные разоблачения, однако никакого конкретного компромата на Чарли добиться от нее не удалось.