Темза. Священная река - Питер Акройд

По нему проходил маршрут многих королевских шествий и процессий, и он стал местом рыцарских поединков. “И проехал король по Лондонскому мосту, – пишут ‘Хроники’, – а перед ним трубили трубачи”:

Этот мост видел разгром повстанческих армий. По нему въезжали в город иноземные принцы. По нему пролегал путь похоронных процессий. Это был мост пилигримов, начинавших паломничество в Кентербери с мессы в часовне св. Фомы Беккета на мосту. Он давал убежище нищим и разбойникам. Здесь собирались мятежные ученики ремесленников. Мост был излюбленным местом горожан. Он стал, помимо прочего, некрополем, где выставлялись головы казненных изменников. Ибо, как рассудил хронист Эдвард Холл, рассказывая о том, как была выставлена голова Джека Кейда, “ежели против течения плывешь, никогда желанной гавани не достигнешь”. С моста порой открывались диковинные виды – как, например, 21 марта 1661 года, когда “несколько заслуживающих доверия лиц, стоявших на Лондонском мосту между семью и восемью вечера, увидели в небе с западной стороны череду невероятных картин”. Облака расступились, и взорам людей явились “две великие марширующие армии”, которые, после жаркой схватки, исчезли; затем возник собор, затем дерево, затем различные странные существа.

Мост воплощал в себе все многообразие города с его жителями – богатыми и бедными, могущественными и смиренными, печальными и радостными. Немецкий путешественник Захариас Конрад фон Уффенбах прошел по нему в 1710 году, так и не поняв, что идет по мосту: он думал, что движется просто-напросто по одной из лондонских улиц. Между тем патриотически настроенный рыцарь у Джозефа Аддисона (1714) заявляет, что “Темза – благороднейшая река Европы, а Лондонский мост – творение, превосходящее любое из семи чудес света”.

При этом, разумеется, мост то и дело становился источником беспокойства для тех, кто пользовался им каждый день. К середине XVII века все громче стали звучать жалобы на тесноту и толкучку, на постоянно проезжающие туда-сюда повозки и кареты, на стоящих повсюду торговцев-разносчиков и “всякий праздношатающийся люд”. Чтобы избежать давки, между домами кое-где были оставлены промежутки, где люди могли, сойдя с оживленной улицы, постоять и посмотреть на реку. В 1685 году улица, идущая по мосту, была расширена, а дома снесены с тем, чтобы их можно было выстроить “новым, более упорядоченным способом”.

Тем не менее в XVIII веке проблема нехватки места для людей и экипажей опять встала со всей остротой. По-прежнему мост был единственным в городе и его окрестностях и использовался слишком интенсивно. Во “Взгляде на Лондон” (1790) Томас Пеннант писал:

Другой обозреватель отметил, что “поскольку тротуара на мосту не было, самый обычный и безопасный способ пройти по нему состоял в том, чтобы следовать за каким-нибудь экипажем”. К середине XVIII все богатые жители моста покинули его: обитать там, куда стекаются все бродячие торговцы и просто бродяги Лондона, сделалось невыносимо. Южный берег реки давно уже пользовался дурной репутацией места грязного и неспокойного, и эта атмосфера словно бы переносилась мостом на другую сторону Темзы.

Поэтому в 1760 году всю надстройку из лавок и жилых домов снесли подчистую. Мост был приведен в оголенное состояние, если не считать маленьких “убежищ”, где пешеходы могли уберечься от обилия экипажей и людской давки. В эпоху, требовавшую быстроты сообщения и легкости доступа в город, это было единственным решением. Стоит отметить, что три человека получали жалованье за то, чтобы направлять приближающиеся экипажи по левой стороне улицы; это первый случай регулировки уличного движения, которая позднее стала играть чрезвычайно важную роль в лондонском сообщении. За один июльский день 1811 года, согласно подсчету, по мосту прошло и проехало 89 640 пешеходов, 2924 телеги, 1240 карет, 485 двуколок, 769 фургонов и 764 лошади. К началу работ 1760 года уже действовал другой большой мост – Вестминстерский – и велась подготовка к строительству моста Блэкфрайерз. Успех этих начинаний дал толчок постройке и других мостов через Темзу, самым впечатляющим из которых стал Тауэрский (1894).

Аварийное состояние старого Лондонского моста официально подтвердил акт 1820 года, разрешавший его разборку и строительство нового сооружения. Один современник, имя которого неизвестно, патетически обратился к ветхому мосту: “Увы, пройдет всего двадцать лет – и даже ты, величественный старый Лондонский мост! даже ты останешься жить только в памяти людской да в набросках, который ныне делают с тебя рисовальщики”. Строительные работы начались в 1824 году чуть выше старого моста, первый камень положил король Георг IV. Мост, состоявший всего из пяти пролетов (тогда как его предшественник – из двадцати) был официально открыт шесть лет спустя.

В XIX веке этот вновь построенный мост был самым популярным местом встречи и проводов морских и океанских судов. В своем “Лондоне” (1872) Бланшар Джерролд описывает реакцию пассажиров парохода на приближение к Лондонскому мосту:

Барки и прочие речные суда, перевозившие пассажиров на пароходы, проплывали под арками моста, спустив паруса и наклонив мачты; у парапета во множестве стояли люди, глядевшие на сцены прощания и отплытия, на вымпелы, на блестящие мачты, на черные просмоленные борта. За спинами зрителей громыхали экипажи всевозможных видов, во множестве проезжавшие по мосту в обе стороны. Около моста располагались трактиры для путешественников, носильщиков, кебменов; там были конюшни, там были дворы и проулки, по которым бродили праздношатающиеся и сновали туда-сюда таможенники и прочий чиновный люд.

Для Кольриджа созерцательное пребывание на мосту было “жалким мечтанием, когда сознание мечтателя довольствуется ленью и малой толикой приторной чувствительности”[37]. Но у тех, кто отправлялся в дальние края, возникало чувство воодушевления, вызова.