Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина

Сухо, холодно и… прекрасно.

Почему же это так прекрасно, господи? Почему?

– Что… что ты д… делаешь? – заикаясь, понапрасну взывала я. – П… пусти немедленно!

– Ты этого хочешь?

– Нет. Да! Нет. Не знаю! Какая разница?

– Разница есть. Что для тебя счастье, Катя?

– Н… не это. Мне пора к себе. Я нашла ответ на свой вопрос. Спокойной ночи.

Я оттолкнула его и стала обходить, проходя между ним и кроватью, потому что дверь находилась именно в той стороне, но когда сделала второй шаг, он пихнул меня на полуразобранную постель. От неожиданности я охнула, хотя приземлилась на мягкое место.

– Желаешь спокойной ночи? Уверяю, ночи для меня давно спокойнее некуда, – сказал он странную вешь. – Что тебя во мне отталкивает? – спросил невпопад и немного с жалостью.

– Глаза, – не думая ни мгновения, ответила я, так как в них сейчас и глядела, эти инфернальные глаза действительно наводили на меня ужас. – Они красные.

– Красные? Но что плохого в красном цвете? Ты помнишь, что я говорил про красное, Катя? – Я сидела на постели, глядя на него снизу вверх, и молчала. – Катя, я задал вопрос, – спокойно произнес он. – Ты помнишь? Ты помнишь, что я говорил про красное?

– Да, – ответила я. – Я помню.

– И что же я говорил? Про красный цвет?

Я сглотнула. Сдавленным голосом прошептала с большим трудом:

– Что это цвет крови. Яркий, горячий и…

– И?.. – поторопил он.

– Страстный, – выдохнула я и поднялась ему навстречу.

Мы долго дышали друг на друга. Я – быстро, порывисто, горячо. Он – медленно, почти не вдыхая, будто бы вообще не дышал. Однако лицо мое чувствовало локализированный сквозняк. Значит, он все же выдыхал. Холодный-прехолодный воздух. Почему-то это уже не пугало. Почему-то до смерти хотелось окунуться в этот прохладный океан с головой. Всем телом.

Я прикоснулась губами к его ямочке на подбородке и ужаснулась: что я делаю?!

Но ведь я так давно этого хотела… Эта ямочка…

Я зажмурилась. Сейчас он выставит меня вон, как пару часов назад.

Но он поступил иначе. От прикосновения холодных, бесцветных и словно бесчувственных губ мне сделалось не по себе. Я как будто спятила, я как будто выпала из реальности или же стала другим человеком. Но я отчетливо захотела этот лед. Я поняла, что он мне нужен. Но почему? Откуда это взялось? Зиждилось ли это на законе противоположностей? Ведь я – горячая, эмоциональная, агрессивная, страстная натура. А он? Какой был он? Кроме слова «холодный» ничего на ум не приходило. Может, дело не в притяжении, а в любопытстве? Мне хотелось его раскусить, понять, всегда ли он такой холодный; такой же он холодный во время близости или нет?

В любом случае, я не убежала в ту минуту. Более того, я начала поглаживать это место, которое меня привлекло в самом начале, – место его ранения, жалея его, представляя, как ему было больно, когда он, обернувшись на звавшего человека, внезапно получил выстрел в грудь. Это было дико больно. А потом? Что случилось с ним потом? Что он увидел? Фельдшеров в карете «Скорой» или свет в конце темного тоннеля?

Я хотела это познать. Я хотела познать его сущность.

А он хотел быть познанным. Теперь я наконец-то поняла это.

Мне нравился холодок в моем рту – то был его язык. Мне нравился северный ветер возле уха – то было его дыхание. Мне нравился лед, двигавшийся по моему телу, – то были его руки.

– Ты дрожишь… – прошептал он. – Ты меня боишься?

– Немного…

– Катя, я и сам боюсь… Ты думаешь, я не хочу понять, что произошло? Помоги мне.

– Да… Да… Я помогу тебе…

Пытка и удовольствие, жизнь и смерть продолжались еще несколько вечных, но коротких мгновений, пока что-то не стукнуло громко по окну. Мы тут же отстранились друг от друга, пытаясь понять, что громыхнуло.

Что это было? Ветка рядом растущего дерева, дрогнувшая вследствие разыгравшегося ветра, или Глас Великого Провидения? Я никогда не узнаю.

– Что ты со мной делаешь, Валера? – очнувшись от наваждения, с упреком сказала ему я и вышла из комнаты. Как мне казалось, навсегда.

Будильник зазвонил в восемь утра. Я завела его вчера ночью, возвратившись к себе. Подниматься было лень, но я себя заставила. Тихо собравшись, вышла из дома, заперев за собой дверь и захватив запасные ключи.

Несмотря на раннее время, по поселку ходили люди.

– Скажите, – остановила я одинокого мужчину средних лет, – где-то здесь есть кладбище?

– А как же? – удивился тот моей невежественности. – Между Валищевом и городом расположено кладбище, оно считается городским, но и наших там хоронят. Есть еще кладбище за поселком Кузнецово, оно больше, но далеко.

– Спасибо.

Я просто хотела убедиться, что поблизости дислоцировано только одно, известное мне кладбище.

Дорога предстояла не слишком веселая. Но я предусмотрительно захватила с собой шоколадку и налила чай в бутылочку. С этими яствами путь оказался куда легче: работая челюстями, я могла отвлечься от пугающих мыслей.

Попав на кладбище, окутанное легким утренним туманом, я сначала навестила своих почивших родственников, в частности моего любимого дедушку, от которого осталось мало воспоминаний (что оправдывалось моим малолетством в год его смерти), но много внутренней любви и теплоты, из тех, что хранятся вечно.

– Где же оно, дедушка? Где ожерелье? – вопрошала я, вытирая старый темно-серый памятник белой салфеткой, взятой из сумки. – Какую загадку ты оставил? И кто должен ее разгадать? Где найти «дано», если ты оставил эту задачу именно мне? И каким руководствоваться решением, чтобы получить ответ?

Дед мне не ответил, что ничуть не странно.

Я поднялась и вышла за ограду. Посмотрела в пасмурное небо и зябко поежилась. Что-то я не по погоде оделась. Во-первых, не учла, что сейчас слишком рано, хоть синоптики и обещали двадцать четыре, но это, даже если им верить, будет не раньше полудня; во-вторых, все-таки сегодня опять мрачная, бессолнечная погода, к тому же дует сильный ветер. Конечно, короткий сарафан не мог обеспечить нужное тепло и комфорт.

Я направилась обратно, к выходу с кладбища. Кругом царствовали безмолвие и безлюдность. Видимо, утром буднего дня покойников не принято навещать. Но мне было все равно. Я шла к могиле, которая привлекла мое внимание еще полчаса назад, как только я сюда попала. Я видела ее издалека, но могла с уверенностью сказать: она была свежая (хоть и не слишком приятно употреблять данный «съестной» эпитет к могиле), и вроде бы там что-то лежало. То есть понятно, когда человек умирает только-только, ему на могилу носят цветы, венки, свечи, сувениры какие-то, еду для птичек. Но там было что-то… «не такое», как надо, и я не могла бы сформулировать лучше, точнее. Просто чувствовалось, что с этим захоронением что-то не так.