Солдаты Александра. Дорога сражений - Стивен Прессфилд

От Елоха я узнаю еще об одном своде правил, какими руководствуются многие местные племена. Это ашаара, что значит «завет». Женское поведение отнюдь не обойдено в нем вниманием. Именно ашаара связывает человека с семьей, племенем, предками. Причем связь с предками важнее всего. Когда они отворачиваются от человека, от него отворачивается Бог.

Я рассказываю словоохотливому проводнику о Шинар и о том бремени вины и стыда, которое, по-видимому, постоянно гнетет ее. Елох не только подтверждает мою догадку, но и говорит, что по здешним понятиям я преступник. Мне следовало бы не опекать Шинар, а убить.

Как поясняет Елох, мое преступление называется на дари аль сатва. Есть у него и еврейское название — тол дави. Суть аль сатва, или тол дави, в том, что человек, совершивший благодеяние вместо того человека, кому надлежало бы его совершить, позорит последнего и наносит ему оскорбление.

Поскольку по моей физиономии видно, что я ничегошеньки не понимаю, Елох приводит пример.

— Если незнакомец остановится у дома моего отца, — говорит он, — а у того не отыщется чем накормить его, это печально, но не позорно. Но если сосед моего отца примет и угостит этого незнакомца, то с его стороны это будет аль сатва. Ты понял, Матфей? Сосед опозорит моего отца перед странником. В нашей стране так не делают. Это непозволительный, нехороший поступок. Но в твоем случае все куда хуже. Это настоящее преступление, ибо ты спас девушку, у которой есть брат. Брат обязан заботиться о сестре. Ты унизил его, смертельно обидел. Понятно?

— Ну а где, хотелось бы знать, ошивался этот братец, когда Шинар нуждалась в защите? — запальчиво спрашиваю я. — Ведь будь он рядом, я, разумеется, и пальцем не шевельнул бы.

— Именно! В том-то и дело.

— По совести, он вообще должен быть мне благодарен! Разве я не вырвал его сестру из лап старого негодяя? И разве я тем самым не спас ее жизнь? Клянусь богами, больше всего на свете мне хочется благополучно вернуть Шинар в лоно семьи!

— Да как ты не понимаешь? — восклицает Елох. — Ты навек осрамил родственников этой девушки, сделав за них то, что они сами должны были сделать. Этого они тебе никогда не простят. Что до нее, то она есть средоточие, носительница и причина позора. Предки все видели, как же ей не стыдиться? Ну а если ты при этом еще ей и нравишься, то это лишь усугубляет ее вину.

— Иными словами, — говорю я, — по вашим хреновым представлениям, было бы предпочтительнее, чтобы какой-то погонщик мулов продолжал измываться над ней? А с моей стороны было бы лучше убить ее, чем помогать ей?

— Чистая правда!

— А если бы все наши парни принялись насиловать ее по ночам, это тоже было бы лучше?

— Конечно. А как же иначе?

Мне остается только покачать головой.

— И я скажу тебе еще кое-что, — говорит проводник. — Чем ты добрей к этой девушке, тем глубже пропасть, в которую она падает. Ты должен понять, что твоя заботливость еще больше роняет ее в ее собственных же глазах. Она нарушила завет, и Бог от нее отвернулся.

— И что же это за Бог в таком случае?

— Я не священнослужитель, Матфей.

— Это вообще никакой не Бог. Это дьявол.

Елох поднимает ладони к небу. Точно так же, как это делает Аш в тех случаях, когда македонец пожал бы плечами.

— Это страна дьявола, — говорит он. — И ты участвуешь в войне дьявола, паренек.

Одной из попутных задач, поставленных перед нами, является захват пленных. «Охота на кроликов», как говорят солдаты. Нам велено хватать всех мужчин (чем выше рангом, тем лучше) и живыми и невредимыми отправлять их к командованию. Мы окружаем деревни, выгоняем из хижин баб-девок-старух и начинаем допытываться, где прячутся их сынки-мужья-братья. Трясешь этих дур, а те все как одна прикидываются слепоглухонемыми. Налицо сговор, но что с ними делать?

Правда, лишь наше подразделение не знает ответа на этот вопрос, ибо Стефан излишней жестокости не допускает. А вот другие не очень-то церемонятся и изгаляются, как хотят. Мы, конечно, ни во что не мешаемся. И так, по мнению многих, наши «телячьи нежности» сильно смахивают на потворство врагу. Но лично я думаю, что на руку Спитамену скорей зверства, творимые нами на глазах местных жителей, чем нормальное человеческое обхождение.

— Ты когда-нибудь вспоминаешь собственную мать? — спрашивает меня как-то Лука.

Мы умаялись, мы потрошим уже третью с утра деревушку.

— Все время. И сестру. И Данаю.

Под вечер, ставя на уши очередное селение, мы натыкаемся на тайные подземные хранилища съестных припасов — в основном это чечевица и рис. Ясное дело, все найденное реквизируется. Женщины голосят, уверяя, что умрут с голоду. Флаг выдает им армейские долговые расписки. Они таращатся, не понимая, что это такое.

— Когда мимо будет проходить наш обоз, предъявите обязательства казначею. Вам заплатят.

Елох переводит. Туземки щурятся и переглядываются, до них не доходит.

— За свои припасы вы получите двойную цену.

Старухи не понимают.

— Они все тут глухие тупицы.

По возвращении с «охоты на кроликов» мы видим, что четыре пятых армии переправляется через Оке, а весь лагерь охвачен радостным возбуждением. Возможно, война скоро кончится! Спитамен с Оксиартом прислали к Александру гонцов. Они взяли мятежного Бесса под стражу и готовы передать его нам, если наш царь заключит с ними достойный мир. Конечно, он такого случая не упустит. Соглашение может быть скреплено клятвенным договором в ближайшие Дни.

А вдобавок нас ожидает воистину царское поощрение — лошади.

Пока мы прочесывали долину, Александр с почестями распустил три фессальских кавалерийских отряда, это шестьсот шестьдесят человек. Они едут домой богатые, как князья, а их боевые кони остаются в армии и выставляются на продажу. Конечно, такая покупка никому из нас не по карману, но командование идет нам навстречу. Достаточно завербоваться на дополнительные полтора года службы, и ты получишь лошадь в рассрочку, причем по льготной цене.

— Можно брать, можно не брать, — говорит Стефан.

Как так не брать? Разумеется, мы берем и форсируем Оке в качестве полноправных ездовых пехотинцев. Нам дан приказ провести по окрестностям рейд, отлавливая бесхозных животных и компенсируя тем самым потери, понесенные нашим войском в горах и в каменистой пустыне. Александр вообще хочет к осени пополнить армейский табун семью тысячами лошадей. Боевых, запасных — каких угодно, лишь бы привычных к узде и седлу. К тому времени Афганистан станет частью его громадной державы, и армия до первого снега вновь возьмет курс на Гиндукуш, но уже с целью спуститься с гор в Индии, а не в какой-нибудь забытой всеми богами глухомани.