Тьма и пламя. На бескрайней земле - Степан Кайманов

– Благодарю, – Габриэль развернулся, подставляя спину.

Муж Лоис открыл пузырек, выпустив на волю запах ромашки, и бережно снял повязку. Немного помедлил, прежде чем начать мазать рану.

– Кровь-то у тебя тоже красная, – с долей разочарования произнес муж Лоис.

Лопатка похолодела от мази, рану защипало.

– Как спина?

– Жить будешь, но шрамы останутся. Знак Лита, он действительно лишает мага силы?

– На меня он точно не действует. Хм, чем, как ты думаешь, я пережег веревки?

– Лоис сказала, что ты вроде как принц.

– Мэйт, но, по-вашему, все равно что принц.

– И что ты здесь делаешь, мэйт? Я слышал, на Семи островах хорошо. Жители ни в чем не нуждаются. Если бы я был принцем…

– Я не хочу об этом говорить.

– Понимаю.

Но Габриэль сомневался, что Бад может его понять. Он, мэйт, ведь хотел всего лишь дойти до Мирацилла, никому не причинив вреда. Взглянуть на чудо-город одним глазом, после чего спокойно вернуться на Янтарный остров, покаяться отцу и исполнить его волю, то есть жениться на ноби Бруне. И уж точно он, будущий мэнж, не мечтал однажды очнуться посреди старого сарая, заваленного гнилой соломой, связанный по рукам и ногам.

– Мирацилл изменился, – сказал Бад, накладывая повязку. – Я был мальчишкой, когда началась война. Но я помню, каким был город, когда в нем жили маги. Золото на башнях давно потемнело, стены рушатся, на улицах полным-полно всякого сброда. Теперь это всего лишь обычный город, хоть и очень большой.

Габриэлю захотелось закрыть ему рот. Бад неосознанно топтал его мечту, не представляя, сколько мэйту пришлось вынести, чтобы ее исполнить. Конечно, охотник знал и про кораблекрушение, и про схватку со сверами, и про битву с колдовским вихрем, и про то, как выродок по имени Рой вырезал на спине чародея знак Лита. Но Бад не имел ни малейшего понятия о том, что предшествовало этим событиям. И как тяжело далось решение оставить острова.

– Я все равно увижу Мирацилл, – сказал Габриэль уверенно. – Даже если мне потребуется убить еще пару сверов.

– Твое дело. Вот, смажь.

Габриэль нанес жирную мазь на палец, осторожно, неспешно начал ее растирать. Снаружи послышался топот копыт, и мэйт замер. Бад тоже услышал шум и подбежал к двери.

– Что там? – спросил Габриэль, пытаясь развязать тугой узел веревки, обвивавшей ноги. Если опасности нет, то путы можно легко вернуть. А если вдруг приехал староста, чтобы проверить пленника, то придется бежать сейчас. – Бад, почему молчишь? – с тревогой спросил Габриэль, слушая, как приближается топот. – Бад?

Сбросив путы, Габриэль подскочил к двери. Прильнул к щели и в ужасе увидел четверых наездников. Так страшно Габриэлю не было даже тогда, когда он в первый раз вживую увидел дикого свера. Всадники остановили лошадей вблизи от догорающего костра. Трое из них оказались волистами; четвертый, видимо, был из сельчан. Белые с красным легкие доспехи из кожи покрывали торс, от плеч почти до самой земли падали золотистые плащи. Волисты были вооружены. Двое держали мечи и алые прямоугольные щиты, сверкающие знаком Лита. Третий обеими руками сжимал огромную штуковину, похожую на арбалет, но заряженную сетью.

От шума проснулся свер, зашипел, звонко натягивая цепь. Бад несмело, виновато поднял на испуганного мэйта глаза.

– Если тебя станут допрашивать… О моем истинном происхождении они не должны узнать, – торопливо пробормотал Габриэль.

Охотник опустил взгляд, отошел в сторону.

– Что бы ни происходило, не выходи отсюда, – мрачно предупредил мэйт и, сплетая пальцы, толкнул плечом дверь.

Свер выпрыгнул из темноты, словно забыв про цепь. Мохнатые лапы мелькнули перед лицом Габриэля; цепь натянулась, дергая тварь назад. Мэйт увернулся, спешно зашептал.

Под шепот заклинания на обеих ладонях вспыхнуло пламя. И Габриэль незамедлительно бросил его в сторону волистов. Огни, гудя и разбрасывая искры, метнулись к противникам. Мэйт не увидел, достиг ли огонь цели, потому что сразу рванул в сторону от сарая, подальше от волистов, пытаясь скрыться во тьме. Он лишь услышал глухой стук за спиной. А потом крики. Бесстрашные крики.

– За ним! За ним!

В отличие от сельчан волистов волшебство совсем не страшило. Во всяком случае, не эти огни, которыми только ворон пугать. Волистов специально готовили к встрече с магами, их учили преодолевать страх перед волшебством. А на мощное заклинание времени не оставалось: слишком много слов, слишком много жестов. Да и тратить силы не хотелось. Неизвестно, сколько еще придется бежать и что делать.

Габриэль несся изо всех сил. Хватая ртом прохладный ночной воздух. Не обращая внимания на мелкие камни, впивавшиеся в ступни. Перед глазами прыгали звезды, во дворах начали беситься псы, срывая глотки в тревожном, неистовом лае.

За спиной простучали копыта. Габриэль обернулся и на расстоянии вытянутой руки увидел, как и звездное небо, и сельские дома, и покосившиеся заборы, и белого всадника на коне рассекла серебристая паутина.

Мэйт ушел вниз и все равно угодил в широкую крепкую сеть. Ему почти удалось ее сорвать, когда на него навалились, сшибая с ног. Покрытая серебристой сеткой округа качнулась сверху вниз. Дорога больно ударила Габриэля в грудь.

Волист был силен и, к сожалению, знал не только молитвы. От хитрого боевого захвата руки как будто свело судорогой. Но заорал Габриэль отнюдь не от болевого приема. Палец, только что вправленный палец, резанула знакомая боль! Сквозь собственный крик Габриэль услышал, как рядом простучали копыта и как кто-то спрыгнул с седла.

– Грузило на него! – сказали в темноте. – И в избу! Немедленно!..

Волисты не стали завязывать ему глаза, затыкать рот и метить знаком Лита. Волисты надели на него грузило. И оно, спору нет, было гораздо эффективнее. Грузилом оказались кандалы и невероятно тяжелые железные варежки, тянущие руки к земле. Варежки и кандалы связывала толстая цепь, громыхающая при каждом шаге.

Габриэль поймал себя на мысли, что ему нисколько не страшно, даже как-то спокойно от того, что он теперь точно знает свою печальную участь. Ему даже не хотелось злиться на простодушного Бада, убежденного в том, что волисты прибудут в село не раньше чем через неделю. Мэйт чувствовал себя опустошенным, ему казалось, что там, на дороге, где на него набросили сеть, он как будто потерял собственную душу. А если не душу, то что-то очень ценное, по-настоящему человеческое. То, что давало ему силы даже тогда, когда его вязали на берегу Пурьи. Он какое-то время проверял грузило на прочность, но волисты не обращали на его попытки никакого внимания. Они знали, что железные варежки тесны, в них не сложишь пальцы для тайного знака, а в толстом металле не прожжешь дыру.

Его привели в хорошо освещенную избу и усадили за длинный стол. Волист, крепкий, высокий и седой, страшно похожий на Готтилфа, зачем-то сразу опустил занавески. Двое других волистов зашли в комнату и застыли у входа; лишь их золотые литусы покачивались некоторое время на груди. Бездарь в серых штанах и кожаных башмаках растерянно застыл посреди комнаты; пот струился по его мускулистой груди. От лучин и свечей в избе слоями плавал дым.