Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн

показать тебе эту книгу с видами Шотландии, потому что начала задумываться о том, что тебе, возможно, следует уехать из госпиталя и поселиться там со мной. Своих детей у меня уже не будет, и я уверена, что со временем мы с тобою подружимся и будем счастливо жить вместе.

Лили лежала без малейшего движения. Она не понимала, действительно ли то, что она услышала, было сказано, или разум ее, какой-то непривычно невесомый, слова эти себе вообразил.

– Вы имеете в виду, что мне можно будет уехать из госпиталя насовсем? – спросила она.

– Да. Мне, разумеется, понадобится официальное разрешение от попечителей, но я не представляю, по какой причине они могут мне отказать. Я возьму на себя все заботы о тебе, Лили. А ты лишь должна принять решение жить. И, чтобы жить, тебе нужно снова начать есть.

Леди Элизабет повернулась к своей служанке, а та передала ей маленький сверток. Это был кулек с апельсинами. Леди Элизабет взяла один и поднесла его к лицу Лили, чтобы та могла ощутить его сладкий цитрусовый аромат. Лили вспомнила, как давным-давно Нелли Бак получила апельсин в обмен на яйца карликовых несушек. Она тогда взяла нож и сняла шкурку с апельсина узкими полосками, затем разделила фрукт на дольки так, что они стали похожи на лепестки кувшинки, и Джозеф захлопал в ладоши, и Перкин Бак сказал: «Что ж, браво нашей Нелл». Нелли раздала всем по дольке апельсина, и вкус у него был чудесный, и он, казалось, утолял ту жажду, о существовании которой ты и не догадывалась.

И Лили тотчас ощутила то же самое: чудовищную жажду. Она не понимала, хотелось ли ей именно апельсин или нечто иное, чему она не знала имени, но постаралась приподняться и спросила леди Элизабет, можно ли ей съесть апельсин сейчас, и леди Элизабет ответила ей: «Да. Будет чудесно!» – и отправила служанку на поиски тарелки и ножа. Сама она достала привезенную книгу с гравюрами шотландской природы и положила ее на колени Лили.

Книга оказалась тяжелой и придавила Лили, словно старая церковная Библия. Страницы были толстыми и хрустели, когда Лили их переворачивала. Она разглядывала картинки с горами, и утесами, и высокими деревьями, и небом в вышине, и все они были темны, как будто уже близилась ночь. Она нашла пейзаж с широкой рекой, и та была серой с вкраплениями белизны в местах, где зыбь бежала по воде от ветра, и на берегу этой реки стояли женщины-пастушки с кудлатыми овцами, пришедшими на водопой, и Лили подумала о Берти и Бриджет, о желтых яблоках и тихом источнике.

Она нашла гравюру замка с высокими башнями, который стоял на холме и свысока взирал на лес – дубы да вязы – и гладь озера за ним. В исполосованном облаками небе над замком летали птицы, но они не двигались, а трепеща замерли на месте, навеки заключенные в картинке. Лили сочла этот пейзаж очень красивым, пожалуй, красивее всего, что ей доводилось видеть в Суффолке, и тут рука леди Элизабет коснулась гравюры, и она сказала:

– Изображенный здесь замок принадлежит мне. И если бы ты поселилась там, то у тебя была бы комната в одной из высоких башен – идеально круглая комната с тремя окнами, которые выходят на лес и озеро.

Служанка вернулась с апельсином, очищенным и нарезанным круглыми ломтиками. Леди Элизабет поставила тарелку рядом с Лили, и та принялась есть фрукт. Поначалу глотать было трудно, но вскоре от сладости апельсина ей стало так хорошо, что она забыла об этом неудобстве и стала набивать рот, кусочек за кусочком. И гадать, будут ли в замке апельсины лежать в стеклянной миске или деревянной и сможет ли она есть их всякий раз, как только ее настигнет такое желание.

Она перевела взгляд на гравюру с замком. Пальцем, липким от апельсинового сока, она показала на окошко в одной из круглых башен.

– Можно, это будет моя комната? – спросила она.

– Да, – сказала леди Элизабет. – Можешь жить в этой комнате. И у тебя там будет медная кровать и перьевые подушки. И кресло, в котором ты сможешь рассадить своих кукол.

– У меня нет кукол, – сказала Лили.

– Правда? Мы купим тебе кукол, если захочешь.

– Тряпичную куклу, – сказала она.

– А может, красивого пупса с фарфоровым личиком?

– Нет. Я люблю мягкие вещи. И фарфор может разбиться.

– Верно, может. Тогда мы найдем для тебя тряпичную куклу. Но она ведь не достанется тебе, Лили, если ты умрешь, понимаешь? Так как же тебе быть?

Лили не знала, что на это ответить. Она смотрела на лес, окружавший замок, и пыталась представить, кто там живет. Она помнила, что в лесах между фермой «Грачевник» и Свэйти, где они с Нелли собирали первоцвет в апреле, жили робкие птицы и звери, шуршавшие, сновавшие и скакавшие в сухой листве: рыжие белки, куницы с блестящими глазами, сони, фазаны, кулики и перелетные вяхири. Но лес на шотландской картинке выглядел таким густым и темным, что места там, наверное, хватало только деревьям да паре валунов, которые покрылись мхами за зимы, сменявшие друг друга год за годом. Возможно, в таком месте девочка могла бы заблудиться и пропасть? Но Лили все равно хотелось там побывать. Она хотела, чтобы ее увезли из госпиталя и посадили на поезд в Шотландию, хотела очутиться среди вязов и дубов и брызг света, хотела услышать, как деревья вздыхают на ветру, и добрести до полноводного озера. И она подумала, что если ее будущее может быть таким, то она все-таки будет жить и будет ждать его прихода.

После визита леди Элизабет Лили старалась больше не думать о Бриджет или о шарфе, на котором та повесилась, но только о комнате в башне замка и о тряпичной кукле с плоским милым лицом, что сидела в кресле, наблюдая, как бегут по небу облака.

Леди Элизабет сказала ей, что поговорит с попечителями, а затем напишет ей письмо с вестями. Дожидаясь письма, Лили заставляла себя съедать суп и кашу, которые ей приносили, и через две недели ее выпустили из лечебницы, и она вернулась к ежедневному труду и моментам отдыха, которые ей иногда удавалось улучить.

Поскольку шила она очень хорошо, в девятый день рождения ей сказали, что из класса рукоделия ее переведут в другой, где она будет помогать младшим девочкам, которые не справлялись не только с шитьем, но и с тоской по дому, и так же лили слезы по приемным матерям,