Збиг. Стратегия и политика Збигнева Бжезинского - Чарльз Гати

Знакомство Збигнева Бжезинского с Китаем произошло после того, как он стал признанным специалистом по внешней политике и советологом. Поначалу он рассматривал Китай как часть враждебного Соединённым Штатам Советского блока. Никаких сведений о том, что Бжезинский изучал историю, экономику, культуру и социологию Китая, нет, и, похоже, его заботило только то, как эта страна распространяет влияние Москвы. Тем не менее, Китаю предстояло оказать глубочайшее влияние на его образ мышления, карьеру и репутацию.

Бжезинского, пожалуй, можно назвать главной движущей силой в предпринятой администрацией Картера «нормализации» отношений с Китаем. Он рассматривал квази-альянс против Советского Союза как способ обеспечить победу в холодной войне и, соответственно, ухватился за идею упрочить дипломатические отношения с Пекином, то есть взял на себя ту задачу, которую начал выполнять, но оставил незавершённой Ричард Никсон в 1971–1972 годах. Он преодолел сопротивление в администрации и возражения Конгресса и Тайваня. Критические отзывы о том, что он действует слишком быстро, без консультаций и игнорируя проблемы, не преуменьшают его знаменательного достижения.

В последующие годы этот успех поддерживал его интерес к Китаю и постоянно подчёркивал важность отношений с ним. Даже несмотря на осуждения жестокого подавления демонстраций на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, осложнивших китайско-американские отношения, Бжезинский продолжал отдавать высокий приоритет китайско-американским связям[144]. В конце концов, утверждал он, это самые значимые двухсторонние отношения для Соединённых Штатов. Озабоченность по поводу соблюдения прав человека, угрозы демократическому Тайваню и тревоги в связи с растущей мощью Китая – всё это второстепенно; Бжезинский даже настаивал на создании G-2 – китайско-американской «Большой двойки» – с целью защиты американских интересов[145].

Заинтересовавшись Китаем, как антагонистическим государством в Советском блоке, Бжезинский задумался над значением китайско-советского разрыва. Он понимал, что статус Китая отличается от статуса восточноевропейских социалистических стран и что Москва имеет гораздо меньше контроля над Мао Цзэдуном, чем над всеми восточноевропейскими лидерами. К 1960 году он предсказал идеологические разногласия между Советским Союзом и Китаем, признавая тем самым разрушение единства блока. Но в 1961 году он стал утверждать, что журналисты преувеличивают этот разрыв и что блок не распадается и вряд ли распадётся в будущем; те же, кто думает иначе, не понимают природу международного коммунизма. Более того, он советовал американцам не надеяться на распад блока. «Несогласный, но одинокий Китай» внутри Советской орбиты предпочтительнее независимого Китая, желающего возглавить более воинственное направление коммунистического движения[146].

К концу 1961 года, когда уже было невозможно недооценивать раскол, Бжезинский стал анализировать его значение и задумываться над возможным ответом Америки. Он не соглашался с идеей, что Соединённым Штатам следует делать что угодно, лишь бы усилить советского лидера Никиту Хрущёва в его противостоянии с Мао, и настаивал на том, что Советский Союз остаётся главной угрозой. Более того, уступки Хрущёву могут привести к радикализации Мао, который воспримет их как признак слабости и нерешительности западных лидеров. Хрущёв же из-за таких уступок мог стать более конфликтным и непредсказуемым в борьбе с Мао.

С другой стороны, Бжезинский был против любых попыток заигрывать с Пекином. Такая игра встревожила бы страны Юго-Восточной Азии, заставляя их оставлять надежды на поддержку США и толкая под растущее влияние Китая. В согласии с общим мнением американских аналитиков после Кубинского кризиса, Бжезинский воспринимал Китай как более опасную угрозу миру в дальней перспективе по сравнению с Советским Союзом. По его мнению, необходимо было продолжать политику изоляции Китайской Народной Республики (КНР).

Бжезинский поддержал предпринятое администрацией Джонсона широкомасштабное вторжение во Вьетнам, доказывая, что в противном случае победа досталась бы Китаю. Он беспокоился о том, что иной курс мог бы упрочить воинственность Китая, подстегнув его подстрекательское и деструктивное поведение, а также усилить его решимость провести революционные преобразования. В 1966 году президент предложил Бжезинскому войти в Совет планирования Государственного департамента, и в качестве члена этого Совета он сосредоточился на Москве, но также давал советы по поводу имевших отношение к Китаю проблем. В 1967 году, например, он предупреждал о том, что Китай желает продолжения войны во Вьетнаме, поскольку она дестабилизирует ситуацию в Юго-Восточной Азии, усугубляет противостояние США и СССР и истощает американские и советские ресурсы.

До 1968 года Бжезинский был против шагов навстречу Пекину. Он не воспринимал всерьёз предположения о том, что после смерти Мао Китай изменится и перейдёт к более «эволюционной» политике, подобной хрущёвскому «ревизионизму». Но его мнение шло вразрез с мнением американской элиты, выраженным на слушаниях Комитета по международным делам в Сенате в 1966 году, на которых его коллега по Колумбийскому университету и ведущий специалист по современному Китаю А. Доук Барнетт выступил за прекращение всех попыток изолировать КНР. Барнетт призывал к курсу, который можно было бы назвать «сдерживанием без изоляции». И действительно, в 1968 году администрация Джонсона попыталась без лишнего шума ослабить напряжённость с Китаем, но эта инициатива ничем не закончилась, поскольку положение Джонсона пошатнулось в связи с критикой его политики по отношению к Вьетнаму, а Китай охватила культурная революция. Тем не менее Бжезинский поменял взгляды и присоединился к лагерю тех, кто рассматривал необходимость изменить политику по отношению к Китаю. Он называл текущие попытки изолировать КНР «аномалией», вредившей положению Соединённых Штатов в Азии и, что хуже всего, их отношениям с Советским Союзом.

Как демократ, Бжезинский, разумеется, не поддерживал позицию администрации Ричарда Никсона, пришедшего к власти в 1969 году. Влиятельный пост советника по национальной безопасности занял Генри Киссинджер, и это назначение вскоре обнажило соперничество, которое, по мнению некоторых их коллег, началось ещё за много лет до этого в Гарварде[147].