Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась - Лола Лафон

* * *

Почему они не посадили его за решетку? Почему, допросив после Москвы, в конце концов оставили в покое и даже снова доверили ему команду? Ради заказанного американцами «Надя-Тура 1981», который принесет румынскому государству около двухсот пятидесяти тысяч долларов? Во время поездки его постоянно окружали «спецкоры». «Надо же, приятель, какой сюрприз, и ты заделался “журналистом”!» – воскликнул Бела, увидев среди них милиционера, который следил за ним еще в Онешти.

Особое наблюдение за Белой – за этим «мегаломаном[48], хвастуном, эгоистом, прагматиком, который рано или поздно сбежит на Запад» – устанавливают в ноябре 1976-го, сразу после Монреаля. Чтобы не упустить добычу, агенты прикидываются спортивными инструкторами. Стоит Беле и Марте уехать – в дом тут же являются незваные гости, везде шарят, бросают одежду кучей на пол и оставляют ящики открытыми. А выходя, здороваются с соседями и просят передать Беле, что на той неделе зайдут, надо будет поменять батарейки в микрофонах. У него отключают электричество и телефон, работников продовольственного магазина уговаривают «забывать» о его заказах, воспитательнице внушают, что надо под любым предлогом не пускать дочку Кароли в детский сад. Однажды утром Бела, не выдержав, врывается в местное отделение Секуритате и пытается забрать дубликаты своих ключей, которыми размахивают у него перед носом.

Бела просыпается по ночам, ему кажется, будто он слышит, как стрекочут установленные в квартире микрофоны. Он измучен. На него поступают анонимные жалобы – и от гимнасток, и от врачей: Кароли обвиняют в том, что он заставляет девочек слишком много тренироваться, плохо кормит и даже бьет. Бела подозревает каждую из девочек, кроме нее, только не она, хотя… почему бы, в конце концов, и не она? Иногда на наспех устроенной вечеринке, куда он в последнюю минуту приглашает всех – коллег-тренеров, журналистов, соседей, – Бела (уже на рассвете, пьяный) влезает на стол и, раскинув руки, орет «больноооооой», обращаясь к потолку И разве поймешь, ругает ли он тех, кто все записывает, или ревет в отчаянии, уже не надеясь, что от него отвяжутся.

РАЗОБРАТЬ ПО КОСТОЧКАМ НЕВОЗМОЖНОЕ

За несколько месяцев до того, как это стало реальностью, до того, как она на самом деле, добежав по гостиничному коридору до его двери, принялась стучать в нее – сначала вежливо, потом со слезами, господин учитель, откройте, откройте мне, пожалуйста, – Надя улавливала знаки, предвестники будущего, но не могла тогда их расшифровать. Бела часто просил кого-нибудь его заменить, его вызывали «по делам» в Бухарест, он получал и, даже не прочитав, в ярости рвал официальные письма, а Марта молча подбирала обрывки.

Как-то вечером они складывали вдвоем маты в пустом спортивном зале, и вдруг Бела обнял Надю, на мгновение прижал к себе и покачал, словно баюкая.

Потом она годами будет рассказывать, описывать, словно эпизод какого-нибудь фильма, как бежала по застеленному темно-синим ковром коридору, как влетела в пустую, пустую, пустую комнату и стала везде его искать, как снова и снова заглядывала за двери, хотя это не имело ни малейшего смысла: Бела был слишком крупным мужчиной, для того чтобы спрятаться за дверью, даже за дверью большого американского отеля. А тогда она очень быстро пришла в себя, тогда она наотрез отказалась комментировать предательство человека, которого в детстве часто называла папой, тут же со смехом прикрывая рот рукой и извиняясь.

Когда в последний день турне, в Нью-Йорке, Бела признался Наде, что не собирается возвращаться в Румынию, она расплакалась. Она умоляла, чтобы он разрешил остаться с ним, но «папа» отказал: Надя слишком молода, он не может гарантировать ей пристойную жизнь в этой стране. Так Бела пишет в своих мемуарах.

Неправда, категорическим тоном отвечает мне Надя. Она была «выдрессирована» (Надя употребляет именно это слово) так, чтобы не реагировать ни на какие заявления Белы, дистанция между ними была необходимой защитой, она не поверила, что Бела сбежит, потому вовсе и не плакала… Она настаивает на этом, будто это самая важная подробность.

Словом, поди разберись, что там произошло на самом деле…

В досье Секуритате каждая фраза об этом событии начинается с «кажется»: кажется, Бела предложил Наде бежать с ним; кажется, американцы, с которыми Бела был связан с 1978 года, помогли ему бежать; кажется, Марта и Бела Кароли много чего накупили в Нью-Йорке с целью усыпить подозрения, и с той же целью Геза звонил жене, просил встретить его завтра в аэропорту, потому что у него слишком много багажа.

В конце концов мне удается выстроить правдоподобную версию. В день отъезда, в половине десятого утра, вся команда во главе с тренерами и хореографом отправилась в торговый центр, который находился в пятистах метрах от гостиницы. Белу и Марту в последний раз видели в ювелирном отделе. В полдень недосчитались троих: Белы, Марты и Гезы. В три часа пополудни, когда пора было ехать в аэропорт, сообщили об их исчезновении румынским властям.

– Знаете, я боюсь, как бы эти подробности… как бы все эти подробности, – смущенно говорит Надя, когда звонит мне, – не увели ваших читателей от главного! Как они поймут, до какой степени Беле трудно было принять решение? Вы-то всегда путешествовали с обратным билетом в кармане! Вам не понять, что такое «остаться на Западе», – а для нас это означало бросить семью и друзей, зная, что отныне за ними будут следить с удвоенной бдительностью. Это решение страшно трудно было принять, мешало чувство вины… Я поняла, что произошло, только тогда, когда все начали искать Белу. Как будто проснулась. Бросилась к портье, что-то наплела, чтобы мне дали ключ от его номера. Там оказалось пусто. Это был… конец. Я-то думала, он… никогда не решится. В самолете девочки плакали, а парни из Секуритате паниковали, они спорили друг с другом, пытаясь разработать версию, которая помогла бы им себя выгородить.

Объяснительная записка одного из агентов заканчивается так: преследованиями со стороны властей, испорченной после Москвы репутацией, а главное – натянутыми отношениями с Надей, которую присвоил Сын Самого Чаушеску, и объясняется, почему он…

Румынская пресса обвиняет Белу в государственной измене, его имущество конфисковано, а его близкие и его воспитанницы взяты под усиленное наблюдение.

Я поняла так, что Надя безоговорочно поддерживает решение Белы, но она выводит меня из заблуждения:

– Он ушел, хлопнув дверью, а я тут же оказалась запертой на ключ. Я стала… узницей – хоть и дома. Изгнанницей – хоть и внутри страны.

– Но… вы ведь должны были догадываться, что он останется в Соединенных Штатах, после того как он собрал вас накануне побега и произнес взволнованную речь, внушая вам, что надо продолжать усердно трудиться, даже без него.

– Что? Нет… Кто это говорил, он? Ну ладно… (Она глубоко вздыхает.) Я вам уже объяснила: да, накануне он шепнул мне в коридоре гостиницы, что останется, но я приняла это за шутку… даже своего рода провокацию.