Трудно быть другом - Виктор Штанько

Короче, не знаешь, чего можно от Муравья ожидать. Но последнее время вроде поутих и приналег на музыку, даже начал сочинять для гитары.

Денис и Гольд любят Муравья, несмотря на всю его придурь. И насчет «никто не протянет руку помощи» тетя Вера зря наговаривает. Сколько раз пацаны хотели отметелить Вадьку за то, что нес туфту. Но Гольд с Денисом не давали его в обиду. А у него есть дурацкая привычка: тут присочинит, там лапшу повесит на уши и думает, что все сплошняком лохи. А потом в глаза боится смотреть.

И опять увидел Муравья, да так четко, – беспомощного… всего в соплях, в грязи… стонущего…

Позвонить Доктору Сержу? Тот сразу оценит всю обстановочку.

Доктор Серж – так все зовут Сергея Каменкова, студента Первого меда. Это он вместе с Гольдом вытащил Дениса из того дерьма, в котором сейчас полощется Муравей.

Нажал кнопку на мобильнике – вызвал Доктора Сержа. И снова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…»

Что-то стряслось с мобильником Сержа. Денис хорошо знает, что Серж не отключает его ни днем ни ночью. Другого телефона, кроме мобильника, у Сержа нет, значит, надо ждать, когда тот сам позвонит.

Будем ждать, Дэн. Этому нас не учить.

– Дениска! – пищит Мышонок. – Ты меня слышишь?

– Да! – Он подошел к спальне. – Я вас слушаю, мисс.

– А почему сразу не отвечаешь? Я тебя зову, зову.

– Плохо, значит, зовешь.

– Нет, ты о чем-то крепко задумался. О чем? Разве ты скажешь! Ладно, у каждого из нас свои тайны. Позвонил Тане?

– Позвонил. Тебе привет.

– Вот и врешь! Она думает, что я уже сплю. А Таня, оказывается, говорит по-арабски. Показала мне, как пишутся арабские буквы, – это так интересно! Знаешь, зачем я тебя позвала?

– Конечно.

– Он все знает! Ну скажите, пожалуйста! Так зачем?

– Захотела перед сном пообщаться с умным человеком.

– Ой, умереть можно! Да, конечно, ты великий математик и даже иногда «способен отличить мажор от минора», как говорит наша Арнольдовна. А я хотела спросить тебя: не будешь возражать, если мы с Таней сходим в больницу к мамочке?

– Сходите, не возражаю. А ты думаешь, у Цапли найдется время для такого мероприятия? – спросил Денис, пошагав обратно в кухню.

– Не поняла! Какая «цапля»? – услышал он за спиной.

– Любительница музыки и знаток арабского языка. Разве ты не заметила – она точь-в-точь цапля!

На какое-то время воцарилась тишина. Потом стало слышно, как шлепают по полу босые ноги. В дверях возникла Мышонок в голубой фланелевой рубашке до пят.

– Ты… ты… спятил?! – не пропищала – с выдохом просипела она, и лицо ее покрылось красными пятнами. Даже заикаться начала. – Ты… ты к-как посмел назвать Таню?! Как тебе не стыдно! – Мышонок яростно топнула ножкой. Он еще никогда не видел сестру такой рассерженной. – Это же… Я… Я знаешь, что те-тебе сделаю!!! Не смей так называть Таню!!! Никогда! Понял?! – и потрясла перед его носом маленькими сжатыми кулачками. – Иначе мы с тобой так разругаемся!.. Так… – Она обошла вокруг Дениса, разглядывая его как-то по-особому, брезгливо прищуренными глазками, словно какое-то паршивое насекомое рассматривала, а ее губы, уши и жиденькие косички подрагивали. – Вы, Денис Пожарников, очень… очень расстроили меня. Весьма огорчили. И чтобы больше подобного не повторялось никогда! Ни-ког-да!..

Денис знал, что именно так порой разговаривает Надежда Арнольдовна со своими учениками в центре, когда те отмочат что-нибудь чрезвычайное.

– Денис Пожарников, вы, надеюсь, поняли меня?

– Понял, товарищ Пожарникова.

– Я этому очень рада, – серьезно произнесла сестра и, не оборачиваясь, вся строгая, неприступная, прямая, как гвоздик, пошагала в спальню. Возле двери притормозила, обернулась. – Мы с Таней подружились. Она мне очень понравилась. Очень! Умоляю тебя: никогда не обижай мою подругу! – И она улыбнулась. У нее чертовски замечательная улыбка, ну совсем как у мамы. – Я тебя прощаю, Дэн. Я тебя люблю и только поэтому прощаю. Но за тобой нужен глаз да глаз, иначе ты можешь натворить такой ерунды, что потом не расхлебаешь никакой ложкой-поварешкой. Спокойной ночи, братик!

– Спокойно ночи, дорогая сестрица! Я тебя тоже очень люблю!

Ушла Мышонок. Растворилась в темноте спальни.

Доволен? Ты получил нокаут по всем правилам бокса!

– Дэн! – послышалось из спальни.

– Слушаю вас, мисс?

– Ты можешь подойти ко мне?

– Yes!

Из-под одеяла торчал нос Мышонка, и глаза светились, как лампочки по сто ватт.

– Ты знаешь, что такое воскресная школа?

– Воскресная? – Денис задумался. – Наверное, она связана с выходным днем. Кажется, есть в церкви такие школы. Да, там!

– Правильно. В церкви такие школы. Мы с тобой крещеные?

– Ну-у… не знаю. Никогда об этом не задумывался.

– Почему не задумывался?

– Не знаю почему, – пожал плечами Денис.

– В нашем центре и в школе очень многие носят крестики. А в твоем классе разве не носят? Зачем, по-твоему, эти крестики?

– Нравится – и носят. Вон у нас в классе Сыр и Гвоздь таскают подковы на цепях. На счастье, говорят! Кровяные мозоли натерли на шее, но не сдаются.

– Сыр и Гвоздь – дубари и дебилы. Они по-человечески говорить не умеют: из пяти слов четыре – мат. Это грязь. И стыд. И счастья им не видать, как своих немытых ушей.

– Согласен, дубари. Ну а насчет крестиков… Сейчас их полно продают. Раньше запрещали, теперь, пожалуйста, носи не хочу! Есть еще вопросы у матросов?

– Вопросов нет. Но ты должен знать: крестики носят только те, кого крестили в храме. А если крестили, значит, Бог взял их под свою защиту. Он беспокоится о них, помогает в трудные минуты.

– Слушай! Ты откуда всего этого нахваталась?

– Оттуда! – выкрикнула Маша и нырнула под одеяло, спряталась с головой. – Всё! Разговор окончен! Вали отсюда! Быстро!

– Мышонок… Зачем ты так?.. – Денис тронул ее плечо, остро выпирающее под одеялом. – Что случилось, Мышонок? Мы никогда с тобой об этом не говорили – ни о крестах, ни о Боге… И не понимаю, зачем ты все это начала. A-а, понял! Тебя достала… – и чуть не вырвалось: «Цапля»! – но сдержался. – Новая подруга достала, да? Вижу, она большая говорунья, даже очень…

– Перестань! – Маша высунулась из-под одеяла. – Никто меня не доставал! Понял?! И Таня тут совсем ни при чем! Гуляй!

– Успокойся, ушастик, прошу! Я поговорю с мамой, все выясню… Завтра же. – Денис погладил руку Маши, ее тоненькие нежные пальчики, которые чего только не выделывают на скрипке. – Все-все узнаю, разузнаю и тебе доложу. А сейчас давай спать. Нужно хорошо отдыхать, чтоб потом работать над концертом господина Моцарта. Я думаю, он слышит, как ты играешь, и радуется, что есть вот такая ушастая, глазастая, безумно любящая его. И я люблю Вольфганга Амадеевича. Очень. А теперь спим, спим, ушастик.