Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно. Научно-популярный гид - Елена Фоер

Сексуальные фантазии и ориентация

Среди психологов до сих пор идут споры, могут ли сексуальные фантазии об однополой связи служить достоверным свидетельством нетрадиционной ориентации, если человек не рвется воплощать их в реальную жизнь. С точки зрения психоанализа (позиции которого, как мы уже говорили, сейчас далеко не так крепки, как в первой половине ХХ века) фантазии говорят о человеке гораздо больше, чем реальные поступки, а по мнению бихевиористов, ваш богатый внутренний мир не представляет интереса, пока не влияет на поведение. Небольшое исследование психологов Марка Шварца и Уильяма Мастерса (в нем участвовали 120 мужчин и женщин, поровну гомосексуалов и гетеросексуалов) показало, что сексуальные фантазии подчас идут вразрез с ориентацией: геи и лесбиянки могут представлять себе гетеросексуальные контакты, и наоборот, но не стремиться к ним в реальности.

Многие люди стесняются собственных фантазий. Христианская культура внушает чувство вины даже за то, что мы думаем и чувствуем: загляделся на чужую жену – считай, уже прелюбодействовал. С точки зрения психического здоровья это не очень конструктивно – мы не можем полностью контролировать свои мысли, эмоции и желания, так что, испытывая чувство вины по этому поводу, мы в каком-то смысле отвергаем часть себя. Однако не стоит думать, что от вины нет совсем никакой пользы – это так называемая социальная эмоция, помогающая нам избегать поступков, приводящих к серьезным конфликтам с окружением. Например, чувство вины из-за влечения к чужой жене поможет (по крайней мере, в большинстве случаев) не давать ход этому влечению и в итоге предотвратит неловкую и опасную ситуацию, в которой пришлось бы улепетывать от разъяренного мужа. Простые внешние запреты тут не очень действенны, потому что на эмоциях и в состоянии сексуального возбуждения люди не очень склонны прислушиваться к рациональным доводам, а вот эмоциональный «кнут» от собственной совести оказывается куда эффективнее.

Но если чувство вины развито слишком сильно, его функциональность теряется – сигнализация включается по любому поводу, а самобичевание превышает разумные пределы. Человек начинает переживать по поводу того, что он не очень хороший, даже если не собирается реализовывать свои желания. И вот тут запускается интересный процесс – сами фантазии могут корректироваться так, чтобы обеспечить своего рода индульгенцию. Для примера на минутку вернемся к Средневековью и ведьмам, когда подавляемая религиозностью сексуальность рвется наружу, очень удобно оправдывать «сбой благочестия» вмешательством темных сил. Фантазия о бурном сексе с инкубом рационализируется как дьявольское наваждение, и вообще инкуб не настоящий и даже не вполне человек. Противиться его чарам невозможно, поэтому ответственность за вольные мысли в этом случае снимается. Иногда фантазии об опасном и запретном сексе оказываются еще более завуалированы, например, некоторые исследователи считают, что интерес к историям про вампиров во многом носит эротический характер[174]. Вампиры красивы и гипнотически обольстительны, будучи нежитью, они не имеют никаких следов физического разложения (а герои «Сумерек» и вовсе сверкают на солнце, как стразы Сваровски), при этом укус в шею – метафора сексуального акта, а по некоторым версиям, и дефлорации (кровь же!). Таким образом, подростковые фантазии о вампирах – это в том числе способ «переработать» страх перед первым сексуальным опытом.

Некоторые эротические мечты, судя по всему, формируются в том числе и гендерными ограничениями. Есть, например, гипотеза, что женские фантазии об изнасиловании красивым мачо (по оценкам разных исследований, они приходят в голову 30–60 % женщин) – вовсе не про мазохизм, а про преодоление табу на сексуальную инициативу: это возможность отдаться страсти, не неся за это ответственности и не чувствуя себя слишком плохой. «Не виноватая я, он сам пришел». Учитывая актуальность феминистской повестки, эту гипотезу довольно скоро можно будет подтвердить или опровергнуть: если дело действительно в страхе не соответствовать гендерным ожиданиям, то по мере того, как активная женская сексуальность будет меньше осуждаться обществом, такие фантазии будут становиться менее распространенными (но и сейчас они, несмотря на свою популярность, не являются прерогативой традиционно «слабого» пола, мужчинам тоже может нравиться подчиняться). Впрочем, недавно ученые из Университета Северного Техаса провели исследование, которое эту гипотезу не подтвердило: оказалось, что женщины, часто представляющие себе удовольствие от насильственного секса, не очень скованы предрассудками и чаще фантазируют и о других вещах (в том числе и о доминировании над мужчиной)[175].

Еще одна гипотеза – на такие фантазии провоцирует стремление быть желанной и сексуально неотразимой настолько, что мужчины теряют разум, волю и даже отчасти утрачивают хорошие манеры. Дональд Симонс и Брюс Эллис в своем исследовании обнаружили, что больше половины женских фантазий имеют именно такую направленность: респондентки часто представляли себя стриптизершами и главными красотками в гареме[176].

В гипертрофированном виде эта сверхъестественная тяга описана в саге «Сумерки» Стефани Майер: ничем не примечательная Белла Свон становится самым большим искушением для прекрасного и грозного Эдварда, потому что ее крови он хочет больше всего на свете. Звучит немного извращенно, но это, конечно, метафора. Женщине хочется, чтобы в ней разглядели какую-то особенную, только ей свойственную привлекательность, которая может свести с ума любого.

Но такое желание довольно сложно увязать с потребностью в уважении и стабильной романтической привязанности. Если посмотреть на структуру типичного женского эротического романа, мы увидим несколько обязательных элементов, которые, судя по всему, все-таки призваны примирить читательницу с собственным интересом к грубому и необузданному сексу с малознакомыми людьми. Во-первых, по жанровой конвенции нельзя вот так просто отдаться красивому новому боссу на рабочем столе в пятиминутном перерыве между совещаниями – все это, конечно, не зря, и герои потом обязательно полюбят друг друга. Брутальное и хамоватое поведение героя объясняется тем, что ему просто очень сильно сносит крышу от героини (и тут было бы неплохо добавить дисклеймер: «Не пытайтесь так же интерпретировать хамство в реальности, чтобы не нарваться на абьюзера»), а еще тем, что у него глубокая травма, препятствующая эмоциональному сближению. За любой «кинковой» сценой обычно следует какая-нибудь инвестиция героя в отношения: привязал к кровати и отшлепал – значит, познакомит с мамой, сунул палец в попку – даст вторые ключи от квартиры и т. д. Конечно, далеко не все женщины читают такие романы, но спрос, которым пользуются эти истории, несмотря на их вопиющую наивность, – свидетельство того, что они затрагивают какие-то важные архетипы. Даже в XXI веке «хорошая женщина», видимо, еще не может заниматься сексом просто ради удовольствия, без гарантии отношений и не чувствовать себя при этом использованной. Кстати, «Пятьдесят оттенков серого», при всей своей кажущейся скандальности и провокационности, повторяют вышеописанную схему: за горячей сценой следует какая-нибудь уступка или проявление заботы со стороны героя.