Ой, мамочки - Дороти Кэннелл

Не знаю, зачем я это сделала. Может, хотела покрасоваться перед голубем? Вытащив дезодоранты и иже с ними, я нажала мини-кнопку над третьей полкой. Абракадабра! Да я волшебница хоть куда, не хуже графа! Итак, моим глазам предстал потайной зал заседаний. Тележка с кофейником и бумажными стаканчиками. Стол… а также деморализующе прекрасная Валисия Икс, увлеченно беседующая с Беном!

Сердце мое сжалось, но у меня хватило сил нажать левую кнопку — голос ненаглядного зазвучал так близко, будто он разговаривал со мной.

— Я узнал тебя, едва ты вошла в комнату, — сказал Бен.

— Серьезно? — Она отбросила со лба прядь тициановских волос. — И наверное, считал минуты до того момента, когда мы сможем поговорить наедине? — От ее заливистого смеха у меня в жилах застыла кровь. — Скажи-ка, Бен, а твоя жена ничего не подозревает?

Поскольку деваться мне было больше некуда, я отправилась в ту ночь домой, в Сент-Джонс-Вуд, где прошло мое детство. Я всегда считала, что дом тот сильно смахивает на моего пузатого дядюшку Мориса — приземистый, окосевший, довольно обшарпанный под новым слоем краски, но все равно мнящий себя на голову выше соседей. Мы жили в квартирке на самой верхотуре, во времена социальной несправедливости там обитала прислуга. Любимая папина шутка состояла в том, что мы вот-вот переберемся в приличное жилье.

Сон мой вовсе не выглядел тусклым и размытым. Не было такого ощущения, будто вглядываешься в старую киноленту. Я словно действительно была там, карабкалась по деревянным ступенькам, крутым и скользким, как лед. Путаясь в подоле юбки, чувствовала запах сырых газет, полироли и рыбы. Перила под моей ладошкой были жесткими на ощупь. Все выше, выше, мимо квартиры номер пять, где жила старая миссис Банди. Ужасная тетка, вечно колошматила своей клюкой по потолку. Но случались у нее и просветления. Помню, как на мой седьмой день рождения миссис Банди разрешила мне погладить ее кошку Анджелу. А в другой раз украдкой сунула мне в портфель кулек фруктовой помадки, шепнув: "Ни слова папочке". Она, разумеется, имела в виду своего мистера Банди, а не моего отца.

Воздух становился все более разреженным. Выбившись из сил, я была вынуждена использовать перила в качестве буксировочного троса. Папе доставляло удовольствие повторять, что мы живем на галерке, в райке. Театральный сленг так и слетал с его губ. В юности он выступал на сцене. В эпизодических ролях. Солдатов там играл или полицейских. "Мне платили за то, чтобы меня было видно, но не слышно", — говаривал папочка. Суровое испытание для человека, который искренне полагал, что Шекспир писал специально для него. А однажды, играя мертвеца в сцене раскурочивания могилы, он разразился пламенной речью и не сумел заткнуться, даже будучи пронзенным шпагой главного героя. Они с моей мамой-танцовщицей познакомились, когда вместе играли в "Микадо".

Она всегда была актрисой, моя мамочка. Стала ли роль матери для нее более реальной, чем Жизель, в честь которой она меня назвала? Дома ли она? Рука моя неожиданно налилась тяжестью. Я постучала в квартиру номер шесть. Дверь едва угадывалась под беспорядочно наклеенными театральными афишами. И я вдруг ужаснулась тому, что пришла сюда. Я совершила ошибку: здесь меня никто не ждал. Мама уже несколько лет как мертва, а где отец — одному богу ведомо. И никто из них не знаком ни с Беном, ни, если уж на то пошло, с миссис Бентли Хаскелл.

Отступать было поздно. Дверь медленно отворилась, и неясный голос позвал: "Заходи, Элли, деточка".

Гостиная выглядела в точности как в тот день, когда мы там поселились. Уютно захламленная и обставленная более чем оригинально. К примеру, бабушкины ходики стояли посреди комнаты, прямо на полу. А письменный стол был втиснут перед камином — будто на время, в ожидании передислокации на более подходящее место. С подсвечников свисали рождественские гирлянды прошлых лет. Ковер скатан в валик, а занавески сложены стопкой на подоконнике и ждут, когда их повесят. Когда, когда! Когда будет время. Вечно моим родителям не хватало времени, вечно они торопились… Вот и милая мама, бегом спускаясь по лестнице — не той, по которой я только что взбиралась, а по лестнице, ведущей на железнодорожную платформу, — упала и разбилась насмерть.

Для привидения мама выглядела чертовски здорово. И изменилась ничуть не больше, чем комната. Вот что значит умереть молодой. Странно подумать, но однажды, совсем скоро, я стану старше ее. Когда мне было шесть лет, именно я напоминала ей надеть шарф в непогоду. Даже грозилась пришить к ее перчаткам резиночку и продернуть в рукава, если она потеряет еще одну пару.

— Ну же, деточка, поди скорей, обними маму! — На ней одеяние из полупрозрачного муслина, напоминающее балетную пачку. Ну конечно — она же стоит у балетного станка! Папа соорудил эту штуковину специально для нее, но станок вечно перекособочивался. Я послала маме воздушный поцелуй. Она сделала «ласточку» и неуверенно покачнулась на пуанте.

— Сто лет от тебя весточки не имела. — Она снова пошатнулась и согнула колено.

— С тобой не так легко связаться. — Я присела на краешек стула, заваленного бумагами. — Мам, нам надо поговорить.

— Всегда пожалуйста, моя малышка. — Она плавно повела правой рукой. — Так мило, что ты пришла. Твой отец вечно занят, даже и не вспомнит про меня. А люди по глупости считают, будто я стала смертельно скучной, с тех пор как убралась.

— Мама!

— А я даже мертвая живее многих из тех, кого знаю…

— Бога ради! — Я прижала ладони к вискам. — Ты совсем не изменилась! Все только о себе да о себе…

Мама закончила разминку, убрала руку с перекладины и прижала к своей изысканно тщедушной груди.

— Детка, у тебя проблемы с твоим красавчиком мужем?

Я шмыгнула носом.

— Наши отношения трещат по швам, мама, и я пришла к тебе, чтобы упрекнуть. Вырастила бы ты меня красивой, обаятельной и умной, Бен ни за что не переметнулся бы к другой женщине.

Она приподняла левую бровь и одновременно правую ногу, но я не дала ей и рта раскрыть.

— Какие оправдания ты найдешь тому, что произвела на свет дитя, которое в восемь лет весило больше, чем ты в тридцать? Где было твое чувство ответственности, когда ты наградила меня папашей, который свято верует, что человеку не нужно вещей больше, чем уместится в его чемодане? Говоришь, у него нет для тебя времени, да? А как насчет меня? Я-то вроде еще жива.

— Элли, деточка. — Она снова взялась за перекладину. — Столько обид! Должно быть, я была слишком занята и ничего не замечала.

— Слишком занята, чтобы вообще быть матерью! Я сама себе заворачивала рождественские подарки!

— И что плохого? Мы с папой хотели, чтобы ты сполна посмаковала это удовольствие.

— С шести лет я сама себе устраивала дни рождения.

— Мы хотели, чтобы ты стала самостоятельной.

— Благодарю покорно. Вот, значит, почему ты отправила меня одну в Мерлин-корт! Я ведь и в глаза не видела своего двоюродного дедушки! Так вот что я тебе скажу, мамочка: эти переживания оставили неизгладимый след в моей душе. И крушение моего брака — следствие того. И не говори, что, если бы не дядя Мерлин, я бы никогда не познакомилась с Беном. Сейчас это по меньшей мере неуместно. И кстати, ты ведь даже не заметила, что я жду ребенка, верно? Не заметила?