Запретная механика любви - Лариса Петровичева

Дерек запрокинул голову к низкому небу, укутанному тучами. Ему захотелось заорать.

— По-человечески это сбежать в такое место, которое не даст никаких зацепок. Никому, ни единой живой душе, — снисходительно объяснил он. — А не такое, которое вычислит даже слепой и глухой крот. Вы, арниэли, предсказуемы, и в этом ваша беда.

Джон высыпал монетки в карман тулупа — возможно, там лежала серебряная каруна Дерека, которую он получил на набережной. Снова принялся крутить ручку шарманки — вместо веселой плясовой зазвучала меланхоличная прощальная мелодия.

— Это не предсказуемость, — парировал арниэль. — Это желание увидеть любимую женщину еще раз. Вот так, издали, украдкой, но увидеть. И ничем ей не навредить, потому что если я буду рядом, то это ее убьет. А я хочу, чтобы Анна была жива и здорова. Пусть даже вместе с таким, как вы.

По голове проплыли знобящие ледяные волны. Дерек узнал это чувство — иногда оно охватывало его, когда перед ним возникала особо сильная ведьма, и гадину надо было вычистить из мира, потому что она самим своим существованием нарушала его законы. Игрушка из артефактов, пыльцы фей и драконьего бархата не смела рассуждать о любви. Не смела тянуть руки к тому, что принадлежало людям.

— Возможно, — согласился Дерек. — Но ты не предположил еще одну вещь. То, что я тебя убью у нее на глазах.

Нет, он не собирался убивать. Принцу Эвгару нужен был живой Джон А-один, пусть и не совсем невредимый. Метать ножи не стоило, и Дерек просто ударил. Успел увидеть удивленные глаза Джона, а потом его встряхнуло так, что почти лишило сознания. Так всегда бывает, когда тот, в кого ты бросаешь боевое заклинание, стоит слишком близко.

Он бил в висок — кожа и черепная пластина там смялись, словно были сделаны из мягкой глины. Глаза Джона раскрылись так, будто готовы были вывалиться из орбит. Губы раскрылись, и из них донеслось механическое шипение. Арниэль выпустил ручку шарманки, сделал несколько шагов в сторону и рухнул на утоптанный снег.

Только тогда Дерек понял, что его рука сработала не совсем правильно — ее словно что-то толкнуло, и он с досадой понял, что Анна вспомнила о том артефакте, который он дал ей в доме Кастерли. Надо же, она не активировала его, когда на Дерека напали в полицейском департаменте, а теперь вот…

Кто-то вскрикнул. Барышня, которая слушала мелодию шарманки, выронила стаканчик со сбитнем и закричала. Рот наполнился горечью; сплюнув в снег, Дерек нагнулся над упавшим Джоном и принялся паковать его по-полицейски, как особо опасного преступника: на запястья наручники, на голову и ноги дополнительные заклинания, чтоб уж точно не бросился бежать.

Рядом собиралась толпа, и какой-то хорошо одетый джентльмен, возможно, чиновник среднего звена, даже упомянул самоуправство и полицию. Закрыв наручники, Дерек выпрямился, сунул говоруну под нос свою бляху и выдохнул:

— Да, вызывайте. Полиция мне сейчас не помешает.

Потом он услышал, как хлопнула гостиничная дверь. Анна вылетела в зимний вечер, даже не надев пальто — подбежала к Джону, заглянула ему в лицо, белое и мертвое. Дерек ждал, что она закричит, заплачет, даже ударит его — но Анна выпрямилась и, глядя куда-то в себя, медленно пошла прочь.

Дерек выругался так, что одна из достойных матерей семейства сразу же зажала уши дочери. Потом он пнул Джона, убедился в том, что он лежит грудой шестеренок, артефактов и драконьего бархата, и бросился за Анной.

— Да это неважно. Любое дело.

Дерек кивнул в сторону свежих папок, которые лежали на столе господина Гверца, его непосредственного начальника. Сам же Гверц, высоченный, иссиня-черный, с копной белых кудрявых волос, заплетенных в бесчисленное количество косичек, посмотрел на своего подчиненного так, словно хотел понять, не сдвинулся ли Дерек умом на службе его высочеству.

— Уверен? Ты же только с поезда. Посидел бы хоть дома до завтра, очухался?

Гверц был грубоват, но к подчиненным относился с искренней заботой. Дерек отрицательно мотнул головой. Ему хотелось рухнуть в работу, чтобы вытряхнуть из головы тот слепой взгляд, которым Анна всю дорогу смотрела в окно.

— Ну бери тогда Марту Хонивер. Ковисский удел. Только что прислали запрос.

За годы службы Дерек успел набегаться по всякой глухомани, но в Ковисский удел еще ни разу не попадал. Гверц обернулся к огромной карте Хаомы, которая висела на стене за его спиной, ткнул пальцем куда-то в земли, граничащие с Заболотьем, и произнес:

– Марта Хонивер из города Фиссен. Сообщают, что она варит из молока и шиповника напиток, который должен был вытравлять плод, но вместо этого поселял в чреве ядовитых змеек. Четыре смерти за месяц, только после этого полиция додумалась написать нам.

— Долго же они размышляли, — вздохнул Дерек. Гверц опустился на стол, подгреб к себе стопку бумаг и, выписывая направление, произнес будто бы невзначай:

— Лица на тебе нет.

Дерек лишь пожал плечами. Час назад они с Анной вышли из поезда на столичном вокзале — там их встречал небольшой отряд, который состоял из полицейских не в самых низких чинах и инквизиторов — они, облаченные в парадную форму, черный мундир с золотыми застежками-разговорами и ярко-алые плащи, были похожи на снегирей и смотрели на полицейских с плохо скрываемым презрением. Из вагона — особого, запломбированного — вынесли ящик, в который Джона заключили в Шонго, и Дереку невольно пришла в голову мысль о гробе и похоронах.

Анна не сказала Дереку ни слова. Ни тем вечером, когда оживила его артефакт, чтобы спасти Джона, ни потом, когда стражи порядка упаковывали Джона в ящик, словно вещь в посылку, ни после того, как они с Дереком заняли купе, и поезд двинулся обратно в столицу. Дерек ждал, что она расплачется, и боялся ее слез, но она провела всю дорогу, глядя в окно на заснеженные поля, леса и городки, и не проронила ни слезинки.

— Я понимаю, что тебе тяжело, — сказал Дерек, когда поезд уже подходил к столице, и было ясно, что через несколько минут они расстанутся навсегда. — Но я не заслужил ни твоей ненависти, ни твоего презрения. Ты неправа, Анна.

Она не ответила. А на вокзале их разнесло в разные стороны, и сейчас Дерек думал, что это к лучшему. Он уже не мог выносить эту девчонку, голова раскалывалась от нее.

— Ну так-то я не на курорте был, — натянуто улыбнулся Дерек. За годы службы он успел узнать, что душевные проблемы можно полностью растворить в работе — трудной, грязной, привычной. Сейчас охота за очередной ведьмой казалась ему спасением.

— Что ж, — вздохнул Гверц, протягивая Дереку направление, заполненное его идеальным каллиграфическим почерком. — Ты точно от этого не отъедешь?

— Скорее я отъеду, если не возьмусь за новую работу, — ответил Дерек. Гверц снова вздохнул.

— К доктору Холигеру зайди на всякий случай. И в добрый путь, раз уж тебе так невтерпеж. Это, конечно, не медаль святого Антония, а просто двадцать карун премии. Не самая злокозненная дрянь, не Ческа Кариди.