Вниз по реке - Джон Харт

Дэнни Фэйт был мертв уже как минимум пару недель; но для меня каким-то странным образом он как будто воскрес. Да, Грейс серьезно пострадала, но Дэнни не имел к этому абсолютно никакого отношения. Я чувствовал, как моя ненависть ускользает прочь. На его месте вырастали горько-сладкое облегчение, тихое сожаление и немалая толика стыда.

– Давай я тебя отвезу? – предложил отец.

Ветер шевелил его волосы, когда я посмотрел на него. Я любил этого человека, но не видел выхода из наших общих проблем. Хуже того – не знал, хватит ли у меня энергии искать такой выход. Сказанное до этого дорого нам обошлось. Его нос распух в том месте, куда я ударил его.

– Зачем, папа? О чем нам еще разговаривать?

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Я посмотрел на Долфа.

– Вы ему рассказали?

– Я уже устал ждать, когда вы оба повзрослеете! – в сердцах бросил Долф. – Он должен был знать, насколько близок к тому, чтобы потерять тебя навсегда. Жизнь чертовски коротка.

Я обратился к отцу:

– Я остаюсь только ради Грейс. Не ради тебя или чего-либо другого. Ради Грейс.

– Только давай будем оставаться цивилизованными людьми, хорошо? Давай сойдемся на этом – и посмотрим, что принесет нам будущее.

Я поразмыслил над этими словами. Дэнни уже не было, и я предполагал, что кое-какие темы для разговора все еще остались. Долф это понял и без лишних слов двинулся к своей машине.

– Встретимся у меня дома! – крикнул ему вслед мой отец. – По-моему, сейчас всем нам нужно выпить.

Пикап Долфа кашлянул, и мотор подхватил.

– Цивилизованными так цивилизованными, – произнес я. – Хотя это ничего не меняет.

– Ладно, – сказал отец. И тут же: – А ты уверен, что это Дэнни?

– Вполне, – ответил я.

Мы надолго уставились в черную-пречерную расщелину. Дело было не в самом факте смерти Дэнни и не в вопросах, которые эта смерть подняла. Та трещина, которая пролегла между нами, была столь же глубокой, и более того: мы оба не были расположены заглянуть в нее. Гораздо проще было созерцать темную прореху в земле и трепещущую вокруг траву, прижатую к земле внезапно налетевшим ветром. Когда отец наконец решился заговорить, то речь шла о самоубийстве моей матери и о моих последних словах.

– Она не сознавала, что делает, Адам. Неважно, я это был или ты. Она избрала тот момент по причинам, которые мы никогда не поймем. Она не пыталась никого наказать. Я просто не могу в это не верить.

Я ощутил, как кровь отхлынула у меня от лица.

– Непохоже, что сейчас самое время все это обсуждать, – произнес я.

– Адам…

– Почему она вообще это сделала? – Этот вопрос вырвался у меня сам собой, помимо воли.

– Депрессия творит с человеческим разумом странные вещи…

Я чувствовал, что отец не сводит с меня глаз.

– Она растерялась. Потеряла себя.

– Тебе надо было как-то ей помочь.

– Я пытался, – произнес он, и это остановило меня. – Бо́льшую часть того года она посещала психотерапевта, и толк вроде был. Он говорил мне, что у нее намечается улучшение. Улучшение, сказал он, а всего через неделю после этих слов она спустила курок!

– Я и понятия не имел…

– И не должен был. Ни один ребенок не должен знать такое о собственной матери. Знать, что даже простая попытка выдавить из себя улыбку требовала от нее напряжения всех ее сил. – Отец с отвращением махнул рукой. – Вот потому-то я никогда и не пытался отвести тебя к какому-нибудь мозгоправу. – Он вздохнул. – Ты никогда не был размазней. Я думал, ты справишься.

– Справлюсь? Ты серьезно? Она проделала это прямо у меня на глазах! Ты оставил меня там, в доме!

– Кто-то же должен был поехать с телом.

– Я соскребал ее мозги со стены.

Отец выглядел потрясенным.

– Так это был ты?

– Мне было всего восемь лет!

Он словно вновь отдалился от меня.

– Это было непростое время…

– Почему она была в такой депрессии? Она всю мою жизнь была счастлива! Я помню. Всегда была веселой и жизнерадостной, а потом внутри у нее вдруг словно что-то умерло. Я хочу знать, почему.

Отец заглянул в расщелину, и я понял, что никогда не видел у него на лице такой тоски.

– Забудь про это, сынок. Ничего хорошего сейчас из этого все равно не выйдет.

– Папа…

– Просто оставь ее покоиться с миром, Адам. Что сейчас важно – это мы с тобой.

Я прикрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил отца стоящим рядом со мной. Он опять положил руки мне на плечи, как тогда у себя в кабинете.

– Я дал тебе имя Адам, потому что сердце мое просто переполняла любовь, потому что я был настолько горд в тот день, когда ты родился, как, наверное, был горд сам Господь наш, увидев творение свое! Ты – это все, что у меня осталось от твоей матери, и ты мой сын. Ты всегда будешь моим сыном.

Я заглянул старику в глаза и все-таки нашел в своем сердце твердый уголок, пусть он и едва не разорвал мне душу на части.

– Господь вышвырнул Адама вон, – произнес я. – Адам никогда не вернулся в тот райский сад.

А потом повернулся и сел в пикап отца. Посмотрел на него через открытое окно. И спросил:

– Ты вроде предлагал выпить?

Мы пили бурбон в отцовском кабинете, Долф с отцом – с водой и сахаром, я – чистый. Несмотря на все, что произошло, никто не знал, что сказать. Все это оказалось уж слишком. Грейс, Дэнни, бурные пертурбации моего возвращения… Зло, казалось, таилось в каждом углу, и говорили мы мало, словно все знали, что от этого станет только хуже. Будто некая зараза висела в самом воздухе, и даже Джейми, который присоединился к нам через десять минут после того, как бурбон был разлит по стаканам, недовольно повел носом, словно учуяв ее.

Тщательно все обдумав, я передал им слова Робин про Грейс. Мне пришлось повторить.

– Ее не изнасиловали, – произнес я еще раз, после чего объяснил, в чем была суть уловки Грэнтэма.

Мои слова упали в комнату достаточно весомо, чтобы выбить из-под нас пол. Стакан моего отца разлетелся вдребезги в камине. Долф закрыл лицо руками. Джейми словно задеревенел.

А потом я рассказал им про записку.

– «Скажи старику, чтоб продавал».

Это вытянуло из комнаты весь воздух.

– Это уже становится невыносимым, – произнес отец, понемногу распаляясь. – Всё это! До последней, на хрен, мелочи! Да что, черт побери, тут творится?

Ответов не было – пока не было, – и в тягостной тишине я отнес свой стакан к буфету за добавкой. Налил на два пальца и похлопал Джейми по плечу.