Красный хоровод (сборник) - Юрий Галич

— Бесстыдница! — шипела госпожа Кулябко-Корецкая.

— Душечка, я не нахожу слов! — овевая бумажным веером грузное тело, шептала помещица Рощаковская.

А кругом расстилалась лазурная скатерть, над мачтами вились белогрудые чайки, за кормой тянулась жемчужная, исчезавшая у горизонта дорога, по которой некогда плыл легендарный Уллис…

4

В Александрийском порту пассажиров ожидало первое разочарование.

По причине арабских волнений, спуск русских беженцев на африканский берег был воспрещен. Тщетно представитель пароходной команды, капитан Мартын Берзинь, пытался сломить упорство британских властей. Тщетно отдельные пассажиры совали стоявшему у трапа английскому солдату белую бумажку с изображением короля Георга V. Ходатайство русского консула, в свою очередь, не увенчалось успехом.

Британские власти были неумолимы.

К вечеру, когда истомленные созерцанием берега, одни пассажиры в тоске бродили по палубе, а другие, усеяв борты парохода, пытались проникнуть взорами за таинственную завесу, разгадать волшебный мираж и хотя бы мысленно приобщиться к беспокойной городской жизни, окунуться в буйный водоворот, раствориться в пестрой мавританской толпе, кому-то из влиятельной публики первого класса пришла в голову удачная мысль.

Спустя четверть часа, специальная депутация направились к Антонине Васильевне, окруженной, как обычно, плотным кольцом молодежи в золоченых погонах и, вместе с нею, отдававшейся вынужденному безделью.

— Душечка! — произнесла помещица Рощаковская и участливо прикоснулась к плечу. — Милль пардон, если я попрошу вас на парочку слов!

Она увлекла за собой Антонину Васильевну и, шаркая ногами в толстых войлочных туфлях, оживленно затараторила, сопровождая речь энергичной жестикуляцией.

— Положение возмутительное! — затрещала помещица Рощаковская. — Эти англичане настоящие изверги!.. Душечка, вы не находите?.. Они взирают на нас, как на каких-то рабов!.. На нас, на столбовых дворян Российской империи?.. Наша честь подвергается оскорблениям… Душечка, на вас вся надежда!.. Надеюсь, вы не откажете сообщить адмиралу?

Антонина Васильевна вспыхнула и широко раскрыла глаза. Потом на минуту задумалась и, с ласковой покорностью, прошептала:

— Хорошо!.. Я сообщу адмиралу!

Радиотелеграмма, в одно мгновенье, пронизала пятьсот миль морского пространства, светлым вестником докатилась до яхты, мягко покачивавшейся в бухте Золотого Рога, и попадала в нужные руки.

Сэр Джордж Уонтвен отделен огромностью расстояния.

Но незримая тень адмирала сопровождает повсюду маленький пароход с белосинекрасным вымпелом на корме.

И выражаясь поэтическим образом ротмистра Елиты фон Вольского, не успела «в златой колеснице появиться розоперстая Эос», как от каирского сердара, фельдмаршала лорда Алленби, пришло необходимое разрешение…

А в порту забастовка.

Сотни океанских судов стоят на тяжелых якорях в гавани. Не дымят пароходные трубы, не работают краны. Только на русском маленьком добровольце наблюдается жизнь.

Со скрипом ползут железные цепи, грохочут лебедки, темнокожие арабы-грузчики, в пику британским властям, возбужденно, с удесятеренной энергией, наполняют угольные ямы.

Ибо Россия — страна Свободы!..

5

Пароход медленно режет лиловую, чуть мохнатую грудь Красного моря, стеля над ним сизоватый дымок. Время от времени, на штирборте виднеется низкий берег ливийской пустыни и, гонимый ветрами, сыплется на палубу горячий песок.

Знойно, колюче африканское солнце!

Воздух накален до предела. На палубе протянуты тенты. В каютах день и ночь жужжит электрический вентилятор. На корме отведено защищенное пологом специальное место, в котором мужская половина, в определенные часы, добросовестно поливает друг друга соленой струей из брандспойта.

Костюмы с каждым днем становятся все более откровенными.

На смену теплой одежде появились легкие блузки и пиджачки, безрукавки, сетчатки, пижамы. На параллели Медины и Мекки произошло необычайное происшествие. Антонина Васильевна появилась в купальном трико, поверх которого был накинут на плечи китайский халатик.

— Распутница! — шипела госпожа Кулябко-Корецкая.

— Это, наконец, возмутительно! — вздыхала разомлевшая помещица Рощаковская. — Душечка, вы не находите, что в интересах морали необходимо принять нужные меры?

Иеромонах Афродит, сменивший суконную рясу на чесучовый хитон, с тропическим шлемом на голове, защитив глаза от соблазна и солнечного блеска непроницаемыми консервами, воровато озирался, крестился мелким крестом и шептал:

— Дьяволица! Блудница содомская!

Антонина Васильевна не реагировала на оскорбления. Она их не слышала. Полулежа в шезлонге, окруженная неизменными спутниками, она отдавалась той радости жизни, которая возможна лишь в возрасте двадцати лет, при цветущем здоровье, избытке молодых сил.

Она улыбалась, смеялась звонким серебряным смехом, лукаво подмигивала, а то, внезапно переменив тон, делала замечания:

— Поручик Фирсов, потрудитесь побриться!

— Коломейцев, застегните пижаму!

В этой дружеской обстановке, посреди пустынного моря, в этой легкой атмосфере влюбленности, сгущаемой солнечным зноем, молодое общество проводило досуги.

Бренчала гитара, распевались русские песни, тягучие и надрывные, от которых сосало под ложечкой и щемила горькая, безпричинная, тупая тоска. Бывший субалтерн императорского конвоя, кавказский князь сотник Вачнадзе передавал армянские анекдоты. Летчик морской авиации лейтенант Багрецов имитировал пассажиров, рисовал шаржи, подражал звукам зверей. Ротмистр Елита фон Вольский читал стихи:

Он читал их с исключительным выражением, усиливая текст театральным взмахом руки, останавливая на Антонине Васильевне взор своих серых, жестких, холодноватых глаз.

После ряда лет, протекших в условиях тяжкой войны, после многих месяцев еще более суровой братоубийственной брани, огрубевший и очерствевший, изголодавшийся по наслаждениям жизни, ротмистр Елита фон Вольский, помимо эстетических чувств, ощутил жадное физическое влечение к молодой породистой самке.

Он не скрывал перед ней этого, вполне естественного влечения, на которое Антонина Васильевна, с улыбкой и смехом, отвечала шутливым отказом…

Вечером, стоя на пароходном носу, возле свернутой бухты канатов, и наблюдая в пене и фосфоресцирующей волне игру проворных дельфинов, Елита фон Вольский имел с молодой женщиной продолжительный разговор.