Николай Хмурый. Война за мир - Михаил Ланцов

Генрих мрачно стоял у окна и смотрел на облака.

Сражение за Константинополь не затихало ни на минуту. И те радиограммы, что оттуда приходили, пугали одна больше другой.

– Кто-нибудь знает, что там на самом деле происходит? – наконец произнес он, начиная совещание.

– Части легкого корпуса Лейб-гвардии «Цветок сакуры» были десантированы на восточном побережье Фракии и Вифинии, – дежурным тоном произнес военный министр. – В ходе ночной атаки ими были захвачены береговые батареи и укрепления. Нейтрализованы крепостные минные поля. Что позволило развить наступление, введя в пролив корабли и усилив пехотные отряды техникой.

– Это я и без вас знаю, – мягко и вежливо произнес Генрих, едва сдерживая бешенство, которое проявлялось лишь во взгляде. – Я прекрасно понимаю – десантная операция. Да, мы оказались не готовы к ней. К такой во всяком случае. Да и сама логика наступления не вызывает никаких вопросов. Мне интересно другое.

Он прошел к столу. Взял толстую папку. И, швырнув ее в военного министра, прорычал:

– Почему Константинополь постоянно радирует это?!

Военный министр был не готов к такому повороту событий, поэтому довольно увесистая папка влетела ему в лицо, немало его помяв. Во всяком случае, синяк теперь точно будет. Да и губу рассекло.

Глазки у него вспыхнули. Но он сдержался.

– Что это? – после долгой паузы спросил он.

– Не старайтесь быть тупее своего натурального состояния, – процедил Император Запада. – Это шлют ваши люди, сидящие в Константинополе. Вы не можете не быть в курсе этого бреда. Они его даже не шифруют! Уже все журналисты в курсе. Да ладно журналисты. Вся столица об этом говорит. И мне очень хочется послушать объяснение.

– Мы не знаем, – нахмурившись и как-то сгорбившись, произнес военный министр.

– Что значит «не знаем»?!

– Нам известно, – подал голос начальник разведки, – что Николай Александрович десять лет назад создал воинское соединение для утилизации самых агрессивных и неуправляемых подданных. Тех, что создавали ему проблемы на востоке. И применял их для подавления волнений в Китае. О том, что это соединение имеет реальную военную ценность, мы не догадывались. По нашим сведениям – это были ряженые, больные на всю голову клоуны, которые использовались в полицейских или карательных задачах.

– Как вы видите, это не так.

– И теперь, из-за вашей некомпетентности, мы получили сильнейший удар, – произнес премьер-министр Империи Запада, с раздражением обращаясь к начальнику разведки, которого недолюбливал. – Потеря Константинополя уже дело решенное. Судя по радиограммам, единого сопротивления там больше нет.

– Судя по радиограммам, – встрял морской министр, – на улицах Константинополя бродят чудовища, вырвавшиеся из самой Преисподней. Трусы… какие же они все-таки трусы. Так испугаться… уму непостижимо!

– Не вам их осуждать! – вскинулся военный министр.

– Мои люди, даже несмотря на хлор, не оставили своих постов и продолжили сражаться. Они задыхались, выплевывали на асфальт свои легкие, но все равно дрались.

– Не все, – холодно заметил Генрих.

– Не все, – не стал возражать морской министр. – Но даже те, кто сбежал, не стали бомбардировать всю округу паническими радиограммами самого идиотского толка. Они что, с ума там, что ли, все посходили? С ними сражаются обычные люди…

– Не обычные, – возразил начальник разведки.

– Да ладно вам, – отмахнулся морской министр. – Бросьте. Себя-то не обманывайте только.

– Вы просто не в курсе, КАКИХ людей Николай Александрович отбирал в это соединение.

– В самом деле? Он туда отбирал людей. Этого достаточно для того, чтобы понять – никакой мистики там нет и быть не может.

– Вы знакомы с японской военной традицией?

– Да, знаком. В сухом остатке она сводится к тому, что они проиграли все войны с европейцами. Для меня этого достаточно.

– Они проиграли их из-за кардинального технического и организационного превосходства европейцев, – возразил начальник разведки. – Если бы Николай Александрович двадцать лет назад не прыгнул выше своей головы, то Россия бы была разбита в пух и прах.

– Больше, – мрачно заметил военный министр.

– Что больше?

– Больше двадцати лет. Он начал свои военные реформы в самом начале 1890-х годов. Получается, что более тридцати лет назад. С тех пор каждый раз он умудряется оказываться на шаг-другой впереди.

– Да, согласен, – кивнул начальник разведки. – Так вот. Если бы Николай Александрович не начал своевременно военную реформу, которую все вокруг посчитали глупостью, то японцы бы его разбили. В пух и прах бы разбили. Не за счет техники, а на морально-волевых.

– Если бы да кабы, – чуть менее уверенно, но все еще с вызовом заявил морской министр.

– Если бы японский адмирал проиграл Ютландское сражение, потом опозорился на западе Балтики с подводными лодками и под финиш потерял остатки флота на прекрасно защищенной базе в Вильгельмсхафене, то он бы совершил самоубийство. Публичное. И не пулю бы пустил себе в голову. Нет. А с блаженным видом перед уважаемыми людьми вспорол бы себе живот ножом. Без криков. Без воплей. Стараясь держать на лице улыбку до самого конца.

– На что вы намекаете!?

– Я? Ни на что. Я просто рассказываю вам о том, какова военная культура Японии. Сохранить лицо. Сохранить честь. Это основа и фундамент их службы. Причем сохранение чести очень специфично. Если женщина-японка из военного сословия понимает неизбежную угрозу своего пленения, то она обязана сделать самоубийство, перерезав себе горло ножом. Если она обесчещена, то же самое. И так далее. Причин, по которым она обязана убить себя, – масса.

– Должна не значит будет.

– И должна, и будет, и делает. Это ОЧЕНЬ непривычная для нас культура. И мужчина-воин должен совершить самоубийство по целому перечню причин. Как вы понимаете, тот, кто столь пренебрежительно относится к своей жизни, о чужой совсем не будет думать. Не так ли?

– Пожалуй… – совсем неуверенно произнес морской министр.

– Тем более что Николай Александрович всех людей, что попадали в это соединение, особенно воспитывал в довольно кошмарном ключе… – произнес начальник разведки и начал повествовать.

Император Востока очень творчески подошел к насаждению бусидо, немало его переработав и дополнив тем, что, как ему казалось, было плоть от плоти этого учения. По его мнению, разумеется. Но Николай Александрович сформировался и развивался как личность в конце XX – начале XXI века. Поэтому его видение учения бусидо тесно переплеталось с большим количеством всевозможных сказок, порожденных культурой постмодернизма и тотального синкретизма всего и вся. В частности, наш герой усмотрел в идеях бусидо много общего с культурными особенностями темных эльфов. Известных также как дроу или илитиири. Поэтому, например, концепция фехтования, и без того овеянная массой мифов и легенд в японской традиции, стала вообще возводиться в культ «танца со смертью». А само бусидо обрастать совершенно несвойственными ему культурными особенностями.