Утерянный рай - Александр Лапин

– Как «замочили»?

– А так, – напористо перебивает Рябухин, – попинали. – Он на втором отделении подсобником у наших каменщиков вкалывает. А там пару дней назад бригада шабашников из Кегеня, из-под Алма-Аты, подрядилась. Молодые, но борзые. Он ходил мимо них в магазин. Они к нему и пристебались. Слово за слово. Бригадир ихний на него кинулся. Потом еще двое подскочили. Наваляли…

Леля оттопырил нижнюю губу, напрягся и вклинился в Колькин рассказ:

– Де-де-деньги да-давай, говорят, с-с-суки!

– А сам Вовка-то где?

– Он там, на бараке с ребятами. Собирается!

Вообще-то Вовка Лумпик, добрый, белый, рыхлый парнишка из барака, принадлежал к компании Островкова. Той, в которой когда-то верховодил сам Дубравин. А потом передрался с ними. И ушел. Поэтому, в принципе, он мог сослаться на занятость или еще на что-нибудь и не участвовать в разборках. Но закон гласит: «Если пришли чужие, обиды забывай, своих не бросай, помогай». Кроме того, после отъезда Галинки и охлаждения с друзьями Шурке было страшно одиноко. Он привык быть среди людей. Куда-то двигаться вместе со всеми. Поэтому только спросил у Рябухина:

– И сколько их там, шабашников этих?

– Точно не знаю. Ну, рыл семь-восемь, наверное…

– Так. Нас трое. Вовка четвертый. Но он не боец. А где барачные-то? Братья Островковы, Валька?

– Хрен их знает! Лето. Все разъехались кто куда, разбрелись.

– А где встречаемся?

– У дороги, что ведет на второе отделение.

«Эх, хорошо бы сейчас сюда наших ребят: Амантая, Тольку, Андрея, Вовика. Ладно. К ним дорога заказана. Обойдемся как-нибудь…»

– Счас обуюсь пойду. И догоню вас, – сказал Шурка вслед удаляющимся в сторону обсаженной деревьями асфальтированной дороги гонцам.

Когда он подошел к автобусной остановке, там, у дороги под тополем, кроме Рябухи и Лели уже сидели на корточках Вовка Лумпик, Комарик и Коська Шарф.

Шурка иронически осмотрел это разношерстное воинство. Вовка Лумпик, тихий смирный парнишка, без особого возмущения, только виновато моргая ласковыми телячьими глазами да шмыгая курносым носом, рассказывал о стычке. Он уже и не рад был, что поднялась такая буча. Парни выражали готовность постоять за него.

Вовка после школы, которую он закончил в прошлом году, учился в сельском профтехучилище на пасечника. Дело это ему страшно нравилось. Лес, степь, цветы, травы, пчелы, мед. Но черт его попутал… Вернее, не черт, а старший пасечник с совхозной пасеки, куда он устроился прошлым летом. Посоветовал. Мол, чтобы нам план по меду выполнить досрочно, надо подкормить пчел. И поставили они неподалеку от ульев деревянное корыто с разведенным сахаром. План по меду, конечно, выполнили. Да и все бы обошлось, если бы их мед не попал в столовую обкома партии. Тамошний заведующий производством сразу все понял про их мед. Короче, коли не по Сеньке шапка, то дают Сеньке по шапке.

Старший пасечник-то отмазался медом. Кому надо дал. И свалил все на Вовку: «Не знаю, мол. В отъезде был. Его оставлял за себя».

Вовку с пасеки поперли взашей. И пришлось ему, бедолаге, идти в совхоз подсобным рабочим. На стройке, как водится, каменщики дядя Вася и дядя Петя его припрягли. Стали гонять в магазин за водкой. Вот, когда он в обед шел за пузыриком, его шабашники и остановили.

На память об этой встрече у него остался роскошный, цвета спелой сливы синяк да разбитый локоть.

В конце своего рассказа Вовка ни с того ни с сего для окружающих, но совершенно логично по ходу своих невеселых мыслей произнес, глядя в землю:

– А может, не поедем разбираться, а? Ну их на фиг. Боюсь я их. Вдруг они меня потом снова перестрянут? И что будет?

– Ты че, с ума сошел? Ну, не поедем. Завтра они еще кого-нибудь из наших отметелят. Тебя или меня! – возмущенно растопырился и зачастил ему в ответ Комарик. – Так оставлять нельзя. Падлы они! Втроем на одного.

Не зря Толик Сасин получил свое прозвище. Хоть и мелкий, но едкий и задиристый он был с детских лет. Его конопатая, как сорочье яйцо, мордочка выныривала всегда, где возникали разборки. Он уже давно начал капитально квасить. А в подпитии всегда лез драться к мужикам, которые весят больше него как минимум раза в два. Сейчас он живо достал кожаный солдатский ремень с тяжелой медной, остро отточенной по краям бляхой и взмахнул им:

– Ну, держитесь, падлы! Как рубану по черепку! Мало не покажется! Ишь, какие блатные крестьяне объявились! Раньше боялись. Ловим тарантас и поехали на место. Будем разбираться.

– Ох, и не люблю я тех, кто больше меня брешет! – врезался в разговор Коська Шарф. – Ну чего ты размахался? Поедем. Поговорим, предупредим.

Коська – здоровенный, похожий на индейца, черноволосый, загорелый, могучий парень. Один только недостаток у него как у бойца. Лет пять тому назад возился он с самопалом. Заряжал. Сорвался спусковой крючок. И самопал выстрелил ему рублеными гвоздями прямо в живот. Отвезли в больницу, гвозди из брюха у него повыковыривали. Но при этом живот разрезали так, что шрам почти напополам рассек могучее молодое тело, будто человека слепили из двух кусков.

– Короче, мужики, – подвел черту Шурка Дубравин, – надо ехать!

И все почувствовали: он взял командование на себя. И сразу признали в нем вожака. Ясное дело – он, бесспорно, самый сильный среди них. И с детских лет был самым заводным и самым свирепым в драках.

Наконец на дороге показался зеленый бортовой зилок. Шурка поднял руку. Обдав их запахом бензина и пыли, машина резко остановилась рядом. Из кабины высунулось бородатое лицо знакомого водителя со смешной фамилией Тычина.

– Куда такой толпой, хлопцы? – с интересом спросил он, улыбнувшись и показав желтые прокуренные зубы.

– На второе отделение, – за всех ответил Дубравин.

– Тады сидайте. Один у кабину. Другие у кузов. Там е брезент. Прикроетесь от витра…

Парни, не дожидаясь повторного приглашения, соколами взлетели в кузов. Дубравину по какому-то негласному одобрению досталось место в кабине.

Тычина медленно прикурил, разгоняя редкий дым от беломорины ладонью, и, легко коснувшись широкой потной ладонью рычага, включил первую передачу. зилок медленно тронулся. На второй передаче Тычина спросил:

– Чего это вы туда подались? Скупнуться у тамошнем озере чи шо?

– Да нет, дядь Володь! – ответил Шурка, разглядывая бегущие по сторонам дороги деревья. – Хотим шабашников мочить.

– А шо так?

– Обижают наших! – охваченный благородным негодованием, сказал Шурка.

– А, значить, драться идете?

– Угу!

– Что ж, це дило гарное! Я помню, у молодости це тоже любив. К нам бойцы из-за речки ходили. У них там воинская часть была. На танцы придуть… И того. Дивчин наших кадрить. Ну и зараза понеслась… Як-то раз сошлись мы прямо на берегу Ульбы. Во было мамаево побоище… я помню, одного как хлопнул в зубы свинчаткой. Так вин у реку – бултых. Чуть не втоп…