Приказ обсуждению не подлежит - Михаил Нестеров

Это «тяжелая артиллерия», которой скрытность ни к чему.

Боевики будут страховать и принимать «жало» — диверсионную группу, не обремененную ни шлемами, ни бронежилетами.

А теперь Макс впереди. Из оконного проема бетонной коробки, имитирующей восточную башню, уже свисает тонкий, но прочный канат. Макс входил в основной взвод штурмовой группы, но проходил подготовку и в составе снайперского, и высотного взводов. Специализация последних — в основном проникновения на объекты сверху — по стене, через дымоходы и другие коммуникации.

Макс потянул веревку: лапки «якорька», переброшенного через проем, держали надежно.

Экономя силы, боевики вставали на плечи Макса, сокращая расстояние до минимума. Несколько резких движений — и Хирург на месте. Вторым шел командир группы. Мейер — последний.

Время зафиксировано. Остановлено. Мысленный переход из башни к центральному зданию тюрьмы. Есть, зафиксировано.

Дверь. Командир, вооруженный ножом, входит первым. Ругается: «Херовый макет». Но лучше такой, чем никакого. Спасибо партии родной…

Сергей Марковцев видит голый бетон, а воображение рисует кладку из красного кирпича. «Причем пережженного — видишь, сколько черноты?» Вижу. «Эффект старины». Не слепой. Даст бог, увижу редкие неухоженные газоны в стандартном обрамлении из бордюрных беленых камней, потрескавшийся асфальт с буйными побегами травы, растущей из трещин…

Воображение рисует короткий лестничный марш в пять-шесть ступеней, который ведет к следующей двери.

Вот видно первого караульного, которого нужно взять ножом. Но прежде показать товарищам свои намерения.

Не глядя, не оборачиваясь, все внимание сосредоточив.., на пустом месте.

«Херовый макет»…

Первый этаж. Вход в восточное крыло. Все рядом, не нужно проходить опасные открытые места, где звук выстрела даже из пистолета с глушителем наделает среди караула переполох.

Крыло, где расположены маленькие камеры смертников, — по одну сторону отделения, где их казнят…

И тут Марк вдруг подумал, что по большому счету работает не ради пленных спецназовцев, не их вытаскивает из тюрьмы, а спасает незнакомую девочку по имени Каролина. Может, оттого, что рядом Стофферс и Макс?

Два «предателя», отколовшиеся от «Ариадны», от женщины, которая еще не знает ни о крутом повороте, ни о том, что ждет за ним?

Как ни крути, но пленные диверсанты — инструмент.

Который либо подойдет к замку, который выпустит на свободу Каролину, либо не подойдет.

Сложная операция, много подтекста. Поди разберись с мыслями, чувствами и настроением. А настроение такое, что спасение идет виртуальное, переживания — тоже. Но нервы уже сейчас горят натурально, ноздри раздуваются естественным образом.

Первый этаж северного крыла. Отделение, находящееся под особым контролем. По сути — каменный мешок. Тут можно стрелять даже из штурмовых винтовок с глушителями.

Хорошо отстреляли. Зафиксировали время. Рано.

Нужно выждать. Нет, выжидать ни к чему, необходимо установить состояние пленных и от него плясать. Возможно, гиганту Стофферсу — ему-то точно — придется тащить на себе одного из заключенных.

Вот нервная работа! Тренировки необходимы — факт неоспоримый, но сколько они отнимают сил, сколько сжигают нервов, сколько сомнений порождают и отнимают уверенности. Каждую секунду мозг получает предупреждение: «Что-то не так!»

Запрос: «Что именно?»

Ответ: «Просто что-то не так».

Сомнения…

«Ничего не известно о том, повезут ли наших спецназовцев на место преступления?»

То совсем другая операция.

Да, другая…

Под стрекот автоматных очередей, под грохот выстрелов из винтовок диверсионная группа садится в вертолет. Один за другим бойцы «Ариадны», отстреливаясь, прыгают в салон. Стофферс — последний. Он, как последний придурок, кричит, свесив ноги из люка: «Йо-хо-о!»

Придурок…

Какая-то женщина, одетая в военную форму, говорит Марку спасибо. Он отвечает: «Не за что». Резко, недовольно. Почему? И вдруг находит странный, вызывающий дрожь ответ: не все сели в «вертушку», кто-то остался…

…Сергей посмотрел на часы. Отер пот со лба. Поочередно глянул на товарищей. Как настроение? — спросил взглядом. Такое же, как у него: смутное.

И силы на исходе. Словно вагон с цементом разгрузил.

Но на реальном объекте будет полегче. Уйдет смута, притупятся чувства; это сейчас они дают знать о себе ощетинившимися иголками, сковывают мышцы…

— Прогоним переход из башни в восточное крыло, — распорядился Марк. И добавил устало:

— Покурим — и прогоним.

Немец, уставший больше всех, нервничающий больше всех, махнул рукой:

— Марта была права, когда отказалась от всего этого дерьма. Не знаю, как ты, Марк, как ты Сергей, но лично я не уверен, что сумею вытащить пленников даже из этого макета. Там, — жест немца в сторону, — все будет по-другому. Мы взглянем на тюрьму и откроем рты:

«Оп-ля-ля!» И подумаем хором: «А не арендовать ли нам саму тюрьму для тренировок?» Я знаю, как воюют сирийцы, — сирийская армия была вооружена и обучена с помощью СССР. Когда евреи напали сразу на весь арабский мир, арамеи держались дольше всех. И выстояли.

— Может, поэтому ты отсеялся? — спросил Сергей, прикуривая сигарету.

— Нет, не поэтому. Просто не могу объяснить, что со мной происходит. Я устал.., ничего не делая. Я хочу пить, зная, что желудок полон воды и сам я на две трети состою из жидкости. — Стофферс вытянул руку в сторону Мейера. — Макс думает так же, но только он молчит. Он еврей, поэтому слушает и молчит. Он согласен со мной, но готов в одиночку напасть на весь арабский мир.

— Все?

— Нет, не все. Я просто поражаюсь вашим парням.

Они могли сказать всю правду о себе уже на второй день. А они держатся три месяца. Просто удивительно!

Вот Макс, — Стофферс нацелился в него пальцем. — Он бы и трех минут не стал бы держаться, зачем ему это?

Евреям предписано колоться сразу, лишь бы сохранить свою жизнь. Что, не так?.. — Немец бросил в рот жвачку и остервенело задвигал челюстями. — Почему они молчат? Что, на дворе тридцать девятый или началась третья мировая война? Зачем рядовым забивать себе голову дерьмом вроде «вопросов государственной важности»? Знаешь, Марк, недавно я прочел воспоминания одной молодой немки, которая однажды заглянула в глаза Гитлера и после этого верила ему двадцать лет. И мне интересно, в чьи глаза заглядывали ваши парни? Кому они верили хотя бы эти три месяца? А может, они верят в чью-то ораторскую невоздержанность? Вашего канцлера, например? Этого сушеного Гельмута Коля?