Стрелок. Путь в террор - Иван Оченков

– Вы издеваетесь?

– Не-а.

– Как вам не стыдно! А ведь я не только бумаги в присутствии перекладывал, но и писал заметки в газеты. Да-с! Меня даже хотели пригласить в штат… я так думаю.

– Теперь – точно пригласят.

В этот момент железная дверь в камеру отворилась, и появившийся на пороге городовой громко гаркнул:

– Выносите!

– Сей секунд, – крикнул один из уголовников и бесцеремонно прервал беседу Будищева и Постникова. – Чего разлеглись? Ступайте парашу выносить. У нас так заведено, чтобы новички выносили…

Полуголый канцелярист, не испытывая более судьбу, кинулся выполнять порученную ему работу, а вот Дмитрий, напротив, устроился поудобнее и с интересом взглянул на урку.

– Ты что, особого приглашения ждешь? – недобро сверкнув глазами, осведомился тот.

– А у тебя, наверное, зубы запасные есть?

– Да я тебя!

– Эй, пошевеливайтесь, – поторопил их теряющий терпение городовой. – И это, который тута Будищев?

– Я, – тут же отозвался Дмитрий.

– Ну, так выходи, раз ты! Их благородие господин пристав тебя требуют!

– Ничего, еще свидимся, – прошипел ему вслед представитель блатных и тут же пнул какого-то мужичка, жмущегося в углу. – Ступай парашу выносить, что расселся!

Тем временем щербатый тихонько спросил у внимательно за всем этим наблюдавшего Кота:

– Как думаешь, деловой?

– Похоже на то, – пожал тот плечами. – Поглядим, что дальше будет.

Участковый пристав – штабс-капитан Деревянко – худощавый, среднего роста мужчина около тридцати лет от роду, с деланым равнодушием рассматривал стоящего перед ним навытяжку арестанта. Тот, посмотрев на его простоватое лицо, пришел к выводу, что перед ним обычный армейский бурбон, перешедший в полицию из-за того, что у него не задалась карьера, и решил прикинуться служакой.

– Ты и впрямь – георгиевский кавалер? – осведомился офицер.

– Так точно, ваше благородие! Бантист.

– Даже так… а мастера зачем избил?

– Не могу знать!

– Не знаешь, зачем избил?

– Никак нет, ваше благородие! Не знаю, кто его избил, потому как я ему всего раз в рыло дал, и то – исключительно для порядка!

– Для порядка, значит? – усмехнулся участковый.

– А как же! – широко распахнул глаза Будищев и приготовился поведать штабс-капитану, что Перфильев не ходил строем, редко посещал церковь и недостаточно преданно смотрел на портреты государя-императора, но, наткнувшись на проницательный взгляд внимательных серых глаз, понял, что ошибся. Этого на мякине не проведешь.

– Так за что бил?

– За дело!

– А именно?

– Ученика он моего избил. Мальчишку совсем.

– Прискорбно. Но учеников везде бьют. На то он и мастер.

– Но не до полусмерти же!

– Что, мальчик серьезно пострадал?

– Я его в больницу отвез. Он все время без памяти был, я уж боялся, что Богу душу отдаст.

– В какую больницу?

– В Петропавловскую.

– На Архиерейской?[38]

– Да.

– Как вез?

– На извозчике.

– Сколько отдал?

– Полтинник.

– А теперь скажи мне, отставной унтер-офицер, откуда у тебя – простого мастерового – деньги на лихача?

– А я не простой мастеровой, ваше благородие. Я гальванер, причем – очень хороший. Таких, как я, можно сказать, во всем Питере больше нету!

– Да ты от скромности не помрешь.

– Если турки не убили, так зачем от скромности помирать?

– Тоже верно. Ну, хорошо, положим, ты сказал мне правду и Перфильев действительно избил мальчишку. Допустим, ты его не сильно помял и увечий ему не нанес.

– Так и было!

– А хлебом ты его зачем насильно кормил?

– Калачом.

– Что?

– Калачом, говорю. Я Семку в лавку послал за съестным к обеду, а он, видать, когда возвращался, попал на глаза мастеру, а тот давно на нас с ним взъелся. Вот и отыгрался на мальчишке, пока меня рядом нет. А я как этот окровавленный калач увидал… думал, придавлю гниду!

– Ты видел, как он его бил?

– Нет, конечно, иначе не позволил бы!

– А вот представь теперь, любезный, что пострадавший на суде скажет: знать не знаю, ведать не ведаю! Никого не бил и не калечил…

– Хреново.

– Вот именно, братец!

– И что теперь делать?

– Сакраментальный вопрос у нас в России, – вздохнул офицер. – Кто виноват и что делать? Ладно, ступай покуда в камеру, у дознавателя дел много, еще когда до тебя очередь дойдет.

Обратно в камеру Будищева вел старый знакомый – городовой, назвавшийся Ефимом.

– Ну чего? – озабоченно спросил тот, едва они остались одни.

– Да так, – неопределенно пожал плечами Дмитрий. – Ничего хорошего!

– Понятно. Максим Евграфович – старый служака и все как надо оформил, дело теперь так просто не замнешь. Я за тебя, конечно, словечко замолвил, только плетью обуха не перешибешь.

– Все равно – спасибо.

– Да не за что. Вот кабы за тебя хозяин фабрики вступился – другое дело. Ты у него в чести?

– Да кто его знает, что у него на уме. Хотя я его брату двоюродному жизнь недавно спас.

– От разбойников отбил?

– Нет. На полигоне пушку разорвало, а я его и одного офицерика на землю столкнул и собой накрыл.

– А что за офицер? – заинтересовался полицейский.

– Да немчик какой-то. Штирлиц или Штиглиц… как-то так.

– Барон Штиглиц? – изумился Ефим и даже схватил Дмитрия за плечо.

– Да вроде бы. А ты что – всех баронов в столице знаешь?

– Всех не всех, а баронов Штиглицев в России всего двое!

– И что?

– Гы, – сдавленно хохотнул городовой. – Ну ты даешь! Ладно, твое счастье, что на меня напал. Считай, дело сделано.

– Да? Слушай, есть еще графиня одна знакомая…

– Ты мне одно скажи, Будищев, – испытующе и даже с легким сочувствием взглянул на него новый товарищ, – какая нелегкая тебя на завод понесла, с такими знакомыми?

– В полицию никто не позвал!

– Так это недолго исправить, если, конечно, под суд не попадешь.